Читать книгу "Софья Алексеевна - Нина Молева"

Глава 9

И наступило время Петрово

Шестого января (1690), на Святое Богоявление, Крещение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, был выход государей Петра Алексеевича и Иоанна Алексеевича в крестном ходе на Москва-реку для освящения воды во Иордани.[133]

— Не ходила, царевна-сестрица, с крестным ходом? Звали ведь государи братцы. Я так пошла. Может, не надо было, Марфушка? Может, в терему лучше остаться. Да не видала я николи красоты такой. Только что девки да мамки сказывали.

— Я тебе, Федосьюшка, заказать не вправе. А сама… сама лучше в дому остануся. Никогда ведь Петр Алексеевич к Иордани не хаживал, а тут победу свою отпраздновать решил.

— Что ты, что ты, Марфушка! Сказывали, царица-мать его послала. Как мог отпирался, Наталья Кирилловна настояла.

— Да уж куда ему лоб лишний раз перекрестить. И то чудо, что с полпути не сбежал.

— Так по правде ему покрасоваться перед иноземцами в царском уборе захотелося.

— Перед какими иноземцами?

— А как же, сестрица. Около Тайницкой башни, на кремлевской стене их поместили. Датского короля комиссара…

— Андрея Бутенанта фон Розенбуша.

— Имя-то какое мудреное. Как только ты выговорила.

— Государыне правительнице он еще представлялся.

— Тут с королевскими дворянами был. Округ него иные гости заморские из окрестных государств, да еще Донские казаки.

— Фрол Минаев с товарищами.

— Все-то ты знаешь, Марфушка, все-то помнишь!

— Это уж на останях. Больше никого видеть не придется. Кончилось наше царство, царевна-сестрица, кончилось. Помнишь, как Софья Алексеевна наша Новодевичий монастырь отстраивала, каждым хоромам, каждому храму новому радовалась. Мечта у нее была — Кремль свой построить. Вот и построила, чтоб за стены его боле не выходить. Спасибо, хоть хоромы Катерины Алексеевны по душе ей пришлись. Просторные. Светлые. У въездных ворот. Народ во все стороны снует, какая ни на есть жизнь теплится. А то где подальше под сугробами и келий-то не видать. Деревья и те недвижимые стоят, будто жизнь отсюда ушла, будто ни тепло, ни лето сюда не придут.

— Полно тебе, царевна-сестрица, полно, Марфушка! Бог даст, минет лихолетье. Образуется все.

— Толкуешь, ровно дитя малое. Что образуется-то? Может, Нарышкины Милославским власть уступят али Петр Алексеевич Софье Алексеевне свой скипетр передаст? Такого и в сказках-то не бывает. Подумала бы, каково Софье Алексеевне на колокольню свою любимую смотреть. Одного житья до Ивана Великого не хватило и не хватит больше. Нешто Петр Алексеевич дозволит строить продолжать, честь сестрину утверждать. Вот теперь живи и вспоминай, чего могла, а чего не смогла. Горько-то как, Господи! А что на крестном ходу-то было?

— Не мне судить, сестрица, а Фекла говорит, все как при государе-братце покойном Федоре Алексеевиче было. И золотных одежд столько же, и полковники да головы стрелецкие, в объяринных и бархатных ферезеях,[134]в турских цветных кафтанах. А у стрельцов кафтаны цветные и пищали все золоченые. По всей Ивановской площади те же пищали большие голландские. Решетки кругом точеные да резные красками писаны.

— А Петр Алексеевич в каком платье — в русском аль иноземном? Все грозится, что с немецким кафтаном николи не расстанется, никто, мол, его не заставит.

— Ой, что ты, Марфушка, в русском, да еще каком богатом, как покойный государь-братец Федор Алексеевич любил. Только Петр Алексеевич-то повыше ростом, в плечах пошире и шаги у него большущие. Наш Иоанн Алексеевич еле поспевал за ним. Иной раз так задыхался, страх смотреть.

— Да уж где царю истинному с мужиком равняться.

— А как, Марфушка, теперь с собором-то церковным будет? Преосвященный сказывал, будет с папежниками и латинистами борьбу вести. Ни в чем им уступки не сделает.

— Оттого и заторопился, чтобы Петр Алексеевич сведом его условиям был. Если Нарышкин первое слово скажет, отменить непросто будет.

— А правда ли, толкуют, без патриарха не одержать бы Петру Алексеевичу победы над правительницей?

— Проторил ему святейший дорожку, что и говорить. Думает, при молодом государе легче будет волю свою творить.

— Думаешь, сестрица, не будет?

— Так кто его знает, Петра Алексеевича-то. Молод. Несмышлен. На первых порах не иначе матушка его с родными своими распоряжаться станет.

18 февраля (1690), на день памяти святителя Льва папы Римского, Агапита, исповедника, епископа Синодского, и преподобного Космы Яхромского, родился у царя Петра Алексеевича царевич Алексей Петрович.

— Родила, родила Авдотья! Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Ты послушай только, царевна матушка Марфа Алексеевна, — принесла царица Авдотья Федоровна Нарышкиным сынка.

— Здоров ли?

— Куда здоровее. Как заорал, повитуха чуть из рук его не упустила. Да преогромный какой! Видать, в родителя пойдет.

— Вот как оно счастье-то Нарышкиным косяком пошло. Поди, Петр Алексеевич ног под собой от радости не чует.

— Где там! Его еле в Преображенском сыскали — со своими робятами потешными балует.

— Позже примчался — и так может быть.

— И позже не примчался. Так и сказал, мне, мол, сынок на целую жизнь, чего спешить с ним свидеться. Никуда, мол, не денется. Ему бабы сейчас меня важнее.

— Вот, значит, как. А имя-то, имя для младенца выбрали?

— Тут уж бабка постаралася. По деду, сказала, нарекать будем, по покойному государю Алексею Михайловичу.

— Дескать, она одна государя помнит, одна о памяти его во всем дворце хлопочет.

— Так выходит, царевна. Да что ты хочешь, сколько она праздника своего ждала. Состарилась, с лица спала.

— Что ж, ее время наступило. Пока ее время.

5 марта (1690), на день памяти Обретения мощей благоверного князя Феодора Смоленского и чад его Давида и Константина Ярославских, святейший патриарх Иоаким заскорбел главною болезнью.

15 марта (1690), на день памяти мученика Агапия и с ним семерых мучеников — Пуплия, Тимолая, Ромила, двух Александров и двух Дионисиев, патриарх соборовался, посвятился елеем.

16 марта (1690), на день памяти святителя Серапиона, архиепископа Новгородского, апостола Аристовула, епископа Британского, и священномученика Александра папы Римского, патриарх Иоаким за спасение души своей и ради облегчения от болезни указал на Москве во все монастыри девичьи и женские, кроме Вознесенского и Алексеевского, игуменьям и старицам, и во все московские богадельни нищим мужеска полу и женска, раздать милостыни по 6 денег человеку и роздано 58 рублей 10 денег.