Читать книгу "Заговор бумаг - Дэвид Лисс"

Тем не менее я воспринимал их серьезно. Поскольку он был виновен, но не в злом умысле.

— Я не допускал мысли, что у вас был злой умысел, — сказал я. — Я полагаю, вы взяли себе право решать за Мириам.

— А теперь это право берешь на себя ты?

Его голос опять стал сердитым. Я затронул какое-то чувствительное место.

— Я никогда этого не сделаю, — сказал я, — но я опасался, что вы не станете ее слушать. Я надеялся, что вы выслушаете меня.

— Это глупо с ее стороны, — сказал дядя, — Мириам давно живет в моем доме. Если я сделал что-то, что ей не нравится, я сделал это ради ее блага.

— Как вы можете решать такие вещи вместо Мириам? — спросил я. — Вы с ней когда-нибудь советовались?

— Глупо советоваться с женщинами по такому поводу, — ответил он. — Ты узнал, что я забрал деньги Мириам, и решил, что я сделал это из жадности? Я поражен, Бенджамин. Возможно, теперь ты обвиняешь меня в отсутствии либеральности, но я много раз видел, как женщины тратят состояния. Я лишь хочу сохранить деньги Мириам в целости и сохранности для нее самой и для ее детей. Если дать ей право распоряжаться деньгами, она потратит их на платья, экипажи и дорогие развлечения. Женщинам нельзя доверять в подобных вопросах.

Я покачал головой. Он явно плохо знал свою невестку, если так говорил о ней.

— Есть женщины, которые так бы и поступили, но только не Мириам.

Он засмеялся, смягчившись:

— Когда у тебя будут жена и дети, мы поговорим снова на эту тему.

Он поднялся и вышел из комнаты. Я не понял, хотел ли он этим показать, что разговор окончен или что он сдался.

Дядя ни о чем меня не просил, так как обещал, что ни о чем просить не будет, но наверняка предпочел бы, чтобы я прервал свое расследование на время шабата. Я так и сделал, чтобы выказать уважение к его дому, а вдобавок мне требовалось обдумать все последние события. Разговора насчет Мириам он не продолжал, я тоже предпочитал отмалчиваться. У меня не хватало мужества обсудить наш конфликт. По крайней мере пока. Странно, что я переехал к дяде, надеясь, что он окажется человеком, каким никогда не был мой отец. Наверное, я ожидал от него слишком многого, иными словами, что он будет по всем вопросам думать так же, как я. Однако я несколько успокоился, узнав, что он не дает деньги Мириам не из злого умысла, а из-за предрассудков в отношении ее пола.

Дядя мудро решил не приглашать ни Адельмана, ни Сарменто на вечернюю трапезу в пятницу. Однако он пригласил соседей: супружескую чету, примерно одного возраста с дядей и тетей, и их сына с женой. Я был рад компании, поскольку мне было необходимо отвлечься, а присутствие женщин освобождало меня от тяжелой необходимости вести разговор с Мириам.

После молитвы в синагоге на следующий день я снова встретился с Абрахамом Мендесом. Для меня было странно, что человек, который казался тупым головорезом в присутствии своего хозяина Джонатана Уайльда, при других обстоятельствах умел вести себя в обществе. Я сам удивился, что мне стало приятно, когда я увидел, как он направляется в мою сторону.

Мы с Мендесом обменялись традиционным для шабата приветствием. Он справился о самочувствии домочадцев, а потом обратил свое внимание на меня:

— Как идет ваше расследование, если не секрет?

— Разве, говоря о подобных вещах во время шабата, мы не нарушим законы Божьи? — спросил я.

— Нарушим, — согласился он, — но воровство — тоже нарушение этих законов, поэтому лучшене касаться наших грехов.

— Расследование идет из рук вон плохо, — пробормотал я. — И если вам безразлично, расстроит это Бога или нет, то, может быть, вам небезразлично, что это расстраивает меня. Я не в настроении обсуждать данную тему.

— Очень хорошо. — Он улыбнулся. — Но если желаете, я могу сказать о ваших трудностях мистеру Уайльду. Возможно, он сумеет оказать помощь.

— Даже не вздумайте! Мендес, мне пока трудно судитьо степени ваших злодеяний, но что касается вашего хозяина, сомнений у меня нет. Пожалуйста, не упоминайте при нем моего имени.

Мендес отвесил поклон иудалился.

Вернувшись в дом дяди, я понял, что по-прежнему сторонюсь Мириам. Мы оба старательно избегали друг друга после нашего неудачного разговора. В субботу после синагоги Мириам объявила, что у нее болит голова, и провела оставшуюся часть дня в своей комнате. Не скрываю, что я испытал облегчение.

Поздно вечером, поднявшись наверх, я обнаружил ее в коридоре у своей комнаты. Ома ждала меня.

— Бенджамин, — сказала она мягко.

Дядя с тетей спали на верхнем этаже. Они могли услышать наши голоса, если мы не предпримем меры предосторожности.

Я не знал, следует ли подойти к ней поближе или отойти подальше. Стоять неподвижно было глупо, но легче, чем принять какое-то решение.

— Мне надо вам что-то сказать, — прошептала она, почти неслышно.

Я сделал шаг вперед, протянув руку. Она отступила на шаг.

— Это касается вашего отца.

Я весь напрягся и замер как вкопанный. Но слишком много я пережил, чтобы теперь пугаться.

— Что это?

— Я должна вам кое-что сказать, что-то важное. Ваш отец…— Она замолчала и, сжав губы, глубоко втянула воздух носом, как матрос, прежде чем броситься в море. — Ваш отец не был хорошим человеком.

Я едва не рассмеялся. На самом деле впору было загоготать, но я был слишком растерян.

— Думаю, мне это известно.

— Вы не поняли, — закусила она губу. — Однажды вы сказали мне, что чувствуете вину, испытываете раскаяние, считаете, что совершили ошибку. Может быть, вам стоит думать так. Может быть, вы совершили ужасиую ошибку, убежав из дому, и еще большую, когда не вернулись домой. Но все это не означает, что вы были не правы, во всяком случае не в полной степени. Вы можете корить себя, если хотите, но он тоже виноват.

Я непрерывно качал головой, едва замечая, что делаю это.

— Ваш отец знал, где вы были. Ему стоило только прочитать газету, чтобы узнать, где вы выступали. Он мог прийти к вам, но не сделал этого. Он не сделал этого, потому что не умел быть добрым. Я видела его с вашим братом. С Жозе он обращался так же жестко, как с вами, но, в отличие от вас, был в большей степени удовлетворен его поведением. Ваши воспоминания о нем — не вымысел, а правда. Вероятно, то, что делало его хорошим коммерсантом, делало его плохим отцом. Но я думаю… — У нее сорвался голос. — Вы излишне себя корите, — произнесла она. — Вы этого не заслужили.

От ее слов я будто заледенел. На меня обрушилась такая буря чувств, что я совершенно в них запутался.

— Я хочу, чтобы мы оставались друзьями, Бенджамин, — сказала она после паузы, вероятно, чтобы прервать мое молчание. — Понимаете?

Я молча кивнул.

— Тогда завтра мы можем разговаривать, как прежде.