Читать книгу "Том 2. Копья Иерусалима. Реквием по Жилю де Рэ - Жорж Бордонов"

ямы скелеты, уложить их в три сундука, отвезти в Машкуль и там сжечь…»

Сийе видит себя в компании с Хике де Бременом, они несут дозор. Средней величины лампа освещает зияющее отверстие колодца, с которого сковырнули плиту. В глубине этой черной зловонной дыры возятся Анрие и Пуатвинец. Третий принимает мешки, которые они посылают наверх, кряхтя, точно заправские мясники. Он видит, как Хике приоткрыл один из мешков: в нем зеленые косточки и сморщенные, безобразные лица. Пуатвинец говорит: «Сорок шесть. Много там еще, Анрие?» Затем содержимое переваливают в сундуки, придавливают крышками, запирают массивными ключами… Корабль ждет их, спрятавшись под ветвями ив… Спуск к Луаре… И наконец сожжение останков в камине Машкуля…

«Лентяи! Трусы! Торопились побыстрее выбраться из ямы и оставили на дне еще несколько тел. Именем герцога епископ Малетруа принял в собственность Шантосе. Эти бретонцы все нашли и пустили слухи. Третья ошибка!»

22

ПЕРОННА ЛОЭССАР

Несмотря на поздний час, большой зал гостиницы «Голубой месяц» полон народу. Хозяин бегает от стола к столу, подгоняет служанок, которые шуршат красными юбками между ужинающими людьми и игроками в кости. В одном из углов, освещенном ярче, чем другие, собрались зрители. Они столпились вокруг четверых игроков в карты: эта доныне неизвестная игра привлекла сюда благородных господ, она и составила репутацию «Голубому месяцу». Каждая карта изысканно расписана и позолочена. Пока это игра избранных, народ не играет в нее. Зеваки восхищенно разглядывают картинки, таинственные фигурки интригуют, но смысл их почти никто не понимает. Вот старик отходит от группы с ворчанием: «Дьявольщина, вот что это такое!» Один из игроков потряс картой и спрашивает: «Друзья, узнаете ли вы ее? Это же Ля Хира, зловещая компаньонка Жанны! А это — Давид — наш король Карл VII. Это — королева Мария Анжуйская, а вот Агнесса Сорель, Изабо де Вавьер… Трефы похожи на гарду шпаги, друзья, пики вы узнаете по их названию, как и квадрат, сердце напоминает наконечник стрелы…» Под лестницей устроилась косматая юродивая, она тянет непрерывный унылый куплет:

Вон туда под ветви олив

Я поведу свою милую.

Оттуда виден Фонтенеля разлив,

А за ним поля равнинные.

Перед камином расположилась другая группа. Они мешают служанкам, но никто не смеет прогнать их с этого места, хотя заказывают они больше рыбу, а не вино. В центре сидит старик, лицо которого исказили морщины то ли гнева, то ли печали. По обе стороны от него сидят две женщины. Остальные оседлали две каменные лавки, прислонились к камину, локтями упираются в стол. Перед ними стоят опустошенные кружки, но никто не требует больше вина. Хозяин не трогает их. Это свидетели по процессу над Жилем, родители жертв, приглашенные монсеньером Жаном де Малетруа, епископом-канцлером Бретонским. Они прибыли сюда из далеких городков и деревушек, чтобы рассказать суду все, что им известно. Это приглашение вырвало их внезапно из привычной рутины жизни и всколыхнуло забытое уже было горе. Показания этих людей, переживших страшные трагедии, произвели сильное впечатление на судей, в народе же вызвали гнев. Их поселили в «Голубом месяце», чтобы всегда иметь под рукой, но не только — и для того, чтобы люди почувствовали свою значимость, обрели уверенность. Это были простые люди: бедные и робкие, ремесленники и крестьяне. Большой город пугал их. Хозяин «Голубого месяца» получил распоряжение ни в чем не отказывать этим постояльцам. Герцог лично берет на себя все расходы за их постой. Хозяину на руку то, что гости мало едят: растет его счет!

— Мы ждали этого восемь лет, мы, жители Машкуля…

Это слова грузного человека с зычным голосом и толстыми мокрыми губами, кондитера по имени Барбье.

— Может быть, не восемь лет, а семь. Когда это началось, точно сказать трудно. Шла война, люди уходили, кто возвращался, а кто и нет. Жилось и умиралось легко, как птицам. Мы и не заметили, когда исчез первый ребенок. Одни говорили: это цыгане, они крадут наших детей, уродуют их, делают дураками из мести нашему народу да заодно и чтобы нагреть руки. Другие считали, что их похищают английские наемники, высадившиеся в Нормандии. Третьи утверждали, что детей убивают злые колдуны, чтобы умилостивить дьявола…

Произнося эти слова, Барбье перекрестился и помахал рукой с поднятыми двумя пальцами, чтобы защитить себя от злых сил.

— Мои соседи, — взял слово старец, — говаривали, что англичане, оставшись без мяса, отлавливали наших детей на засол по приказу своего короля. Мы всему верили. Кого интересовали наши беды, кому было дело до лесной глуши? Когда исчезал пастушок, могли сказать, что он утонул в болоте или пруду, что его растерзали волки. Мы уходили на работу, а дети оставались в хижинах. По возвращении мы недосчитывались одного или двух, а заплаканные братья и сестры рассказывали, что ребенок ушел за дамой, одетой в красивое серое платье.

— Это была Ламефрай! О Боже!

— Или они говорили: его увел господин, очень любезный, он дал нам несколько су, печенье и картинки, вот они…

— Проклятье лежало на нас!

— В другой раз это был злой незнакомец, силой принуждавший ребенка идти за собой, пугая своими волчьими зубами.

— Это был Роже де Бриквиль!

— Наконец мы поняли, что к чему, — снова заговорил кондитер. — Когда монсеньор де Рэ проживал в других местах, исчезновения детей прекращались. Как только он возвращался в наши края, все начиналось вновь. Стоило нам увидеть ребенка, разговаривающего со слугами Жиля, Анрие и Пуатвинцем, как ребенок исчезал. Кто-то лишился сыновей, отправляя их собирать милостыню: однажды они не возвращались…

Маленькая старушка вскрикивает от боли и вытирает глаза, но спина ее еще долго вздрагивает.

— Они крали самых красивых наших детей, самых миловидных подростков. Они уходили от нас кто пешком, кто на красивых лошадках. Иногда прислужники Жиля заходили в дома и начинали торговаться с родителями. Те верили щедрым обещаниям, которые никогда не выполнялись. Они желали счастья своим детям и больше ничего не хотели знать. Особенно ловко одурачивать родителей удавалось Сийе, он был самым ловким из всей банды и самым бессовестным. И научил этому также своего брата…

— Ты все верно говоришь, кондитер, — произносит другой старик, при этом его жесткие волосы, прикрывающие уши, шевелятся. — Я слышал эти россказни: Жиль всем рассказывал, что у монсеньора де Сийе брат попал в плен к англичанам, и те потребовали за его освобождение двадцать мальчиков от тринадцати до пятнадцати лет, но отпустят их тотчас после заключения мира…

Из-под лестницы непрерывно доносится