Читать книгу "История Англии - Андре Моруа"

Уильям Шатер. Портрет Уильяма Вордсворта. 1798

Уильям Хилтон. Портрет Джона Китса. Начало XIX в.

Амелия Керран. Портрет Перси Биши Шелли. 1819

9. Различные революции XVIII в. — промышленная, политическая и сентиментальная — отражаются в зеркале языка. Между 1700 и 1750 г. появляются, как сообщает нам Логан Пирсол Смит[43], слова: bankruptcy (банкротство), banking (банковское дело), bull and bears («быки и медведи» — игроки на повышение и понижение); после 1750 г.: consols (консолидированные ценные бумаги), finance, bonus, capitalist. Слово minister датируется царствованием королевы Анны, budget — царствованием Георга II. Французской революции Англия обязана словами: aristocrat, democrat, royalist, terrorism, conscription, guillotine. Лондонский сезон (season), клуб (club), magazine (периодический журнал), пресса (press) — это слова XVIII в. Слово interesting в его современном смысле впервые появляется в «Сентиментальном путешествии» Стерна (1768), и почти в то же время рождается boring (скучный, надоедливый). Словарь показывает также, что человек становится тогда более внимательным к собственным эмоциям. Это замечание приложимо и к самому слову sentimental, которое рождается в Англии в середине XVIII в. Уэсли во время одной из своих пастырских поездок прочел «Сентиментальное путешествие» и все недоумевал: «Сентиментальное? Что это такое? Это же не по-английски. С таким же успехом можно было написать: континентальное». Тогда было трудно предвидеть, что слово и нечто, выражаемое им («то состояние души, которое превращает печаль в удовольствие, а симпатию делает скорее целью, нежели средством»), станут столь глубоко английскими.

X. Заключение

1. Между английским и французским XVIII веком много сходных черт. В обеих странах к сентиментализму примешивались вольнодумство с распутством и цинизмом. Но характеры обоих народов, сформированные климатом и историей, остаются глубоко различными. Во Франции году этак в 1760-м с трудом представляют себе доктора Сэмюэла Джонсона, необычайно реакционного тори, который заявляет о своей любви к иерархии и ненависти к свободе, «понятиям, годным лишь на то, чтобы забавлять народ», и который при этом дружит с Бёрком и трапезничает с Уилксом, почитателем Фокса. Протестант-пуританин, человек редкий во Франции и не имеющий там никакого влияния, в составе Англии остается одним из наиболее важных элементов. Именно его религия окрашивает религиозные чувства всех классов, даже тех, что в других странах наименее склонны к благочестию. Сравните жизнь Адриены Лекуврёр или Софи Арну с жизнью м-с Сиддонс, трогательной актрисы, добродетельной, почитаемой и всегда немного торжественной. Если во времена Карла II и в угаре Реставрации можно было счесть Англию склонной к цинизму, то во времена Регентства и несмотря на вольности некоторых денди евангелическая Англия восстановила все свое влияние. Любопытно наблюдать в умирающем Байроне символический триумф глубоко проросшего в его душе наследственного кальвинизма над вполне «умственным» цинизмом.

Ричард Уэстолл. Портрет Джорджа Гордона Байрона. Начало XIX в.

Генри Ребёрн. Портрет Вальтера Скотта. 1822

2. В период с 1688 по 1815 г. произошли три важнейших явления; это: 1) переход от монархического правления, где парламент играет всего лишь законодательную роль, к правлению олигархическому, где парламент является также (в противоположность тому, что думал Монтескье) источником исполнительной власти. Этот переход происходит благодаря изобретению (или, скорее, спонтанному возникновению) ответственного перед палатами кабинета министров, сделавшему возможным мирное чередование партий; 2) борьба с Францией, главная цель которой — помешать образованию на континенте любой опасной для Англии гегемонии, будь то гегемония Людовика XIV или Наполеона; а вторая цель — обеспечить Англии господство на море; наконец, косвенным и едва желаемым следствием всего этого явилось образование новой колониальной империи; 3) сельскохозяйственно-промышленная революция, которая, разоряя мелких землевладельцев и сосредотачивая в городах пролетариат, делает неизбежной политическую революцию. «Всякой форме экономики соответствует свой политический строй»[44]. Пасторальная экономика предполагает родовое или племенное правление; примитивная сельскохозяйственная экономика предполагает некоторую разновидность феодализма, потому что разрозненные земледельцы нуждаются в защите; время купцов — это время плутократии; время промышленности станет, по крайней мере в XIX в., временем демократии.

3. В XVIII в. власть в Англии принадлежала смешанному классу, который образовала аристократия (оставшаяся от скончавшегося феодализма) и совсем недавно возникшая плутократия. Этот единственный класс, разделившись, породил две партии. Около 1800 г. к нему принадлежали 487 из 658 членов палаты общин. Мы показали, что этот строй был принят потому, что те, кто его осуществлял, сохранили контакт с крестьянами, потому, что его несправедливости отчасти исправлялись местными органами управления, и, наконец, потому, что эта группа привилегированных была открыта для людей талантливых или, по крайней мере, успешных. Такая система имела преимущество: она заставила правящие классы принять власть парламента. Если в XIX в. он стал более демократичным и никогда не сталкивался в английской элите с неблагоприятными для него предрассудками, то потому, что в XVIII в. эта элита привыкла считать его своим домом. Именно в том и состоит одна из причин, быть может самая важная, успеха парламентаризма в Англии, который в другом месте потерпел бы неудачу за неимением таких корней. Но эта аристократическая монополия перестала быть жизнеспособной, когда индустриальная революция, собрав рабочих в городах, сосредоточила в этих ограниченных объемах огромные силы, которым пришлось искать какой-нибудь предохранительный клапан, иначе они взорвали бы режим. С рабочими Бирмингема или Лидса у сквайров палаты общин уже не было ни общей жизни, ни общих мыслей. Да и что такое «приход» в глазах обитателя трущоб? За шестьдесят лет население Англии удвоилось, молодежь, которая в 1815 г. населяет большие города, никогда не знала сельской жизни, породившей и обусловившей устройство страны. Вполне естественно, что эта молодежь становится беспокойной, раздражительной и требует реформ.