Читать книгу "Разведка боем - Василий Звягинцев"

– Так все же, Андрей, ты окончательно решил на Троцкого ставку делать? Фигура уж больно мерзостная… Может быть, еще кого поискать? – спросил Дмитрий. Отчего-то именно эта проблема его сейчас занимала, будто ничего важнее не было.

– Мало ты фигур видал, – возразил ему Берестин. – Я, когда в виде Маркова в Первой конной служил, на этого Троцкого только что не молился. И вся армия так. Это уж потом на него Сталин и компания собак навешали. Жестокий он был, не возражаю, но в отличие от прочих большевистских вождей – прагматически жестокий. В отличие от Ленина и Сталина для собственного удовольствия никого не расстреливал. Потому и пришлось после тридцатого года всю верхушку армии выбивать, что за исключением Ворошилова и Буденного, все они были чистыми троцкистами.

– Да и не в том еще дело, – добавил Новиков. – Нам сейчас на моральные проблемы вообще наплевать надо. Сталин при необходимости с Гитлером союз заключил, с Черчиллем… На моральный облик партнера только на Нюрнбергских процессах внимание обращают, а так и людоеда Бокассу Брежнев награждал орденом Дружбы народов, и Пол Пота верным ленинцем величали. Нормально, да?

Распрощались, увидев, что по коридору приближаются задержавшиеся в предбаннике женщины.

Андрей подождал Ирину, взял у нее из рук сумку с банным инвентарем. Но у дверей каюты она его остановила:

– Пойди лучше к себе. И вечер был хороший, и баня. А сейчас половина третьего, и я просто хочу спать. До завтра, а?

Новиков хотел было возмутиться – чем, мол, помешает он ее отдыху? В двенадцатиместной каюте всем места хватит. Но сдержался. Наверное, и вправду лучше тихо, молча, спокойно отправиться в собственные апартаменты. Набиваться в гости к женщине стоит лишь тогда, когда сама она подпрыгивает от нетерпения. А иначе это… Он не подобрал подходящего эпитета, махнул рукой, подчеркнуто галантно с Ириной раскланялся и побрел по бесконечно длинным палубам и многочисленным трапам между ними, пока не добрался до своей каюты.

ГЛАВА 37

Артузову Артуру Христиановичу, начальнику контрразведывательного отдела, Новиков при личной встрече вручил короткую, очень продуманно составленную докладную.

– Это вот вы должны немедленно передать Менжинскому для совершенно срочного доклада Троцкому. Здесь сказано, что в ближайшие двое суток три корпуса белых под общим командованием Слащева начнут наступление на Москву через Орел – Калугу с решительной целью. Одновременно будет наноситься отвлекающий удар в направлении Тамбова…

– А на самом деле? – спросил, повертев в руках пакет, Артузов. Новиков помнил его со времен фильма «Операция «Трест», где роль Артузова исполнял молодой еще Джигарханян. Внешнее сходство просматривалось, но не более. Киношный Артузов был фанатиком и романтиком революции, этот – нормальным прагматиком, как и положено международному авантюристу. Не понимающим своей пользы идеалистам Андрей не верил.

– На самом деле может быть все, что мне заблагорассудится, – ответил Новиков. – Вас же должна интересовать совсем другая проблема. Остаться вам в числе высших руководителей ВЧК с перспективами на будущее или вместе со своим неуместным любопытством пополнить ряды ваших же собственных клиентов. Помните, как это делается?

Андрей иногда сам поражался, как легко ему, в прошлом достаточно деликатному и даже застенчивому человеку, стала удаваться роль беспощадного и насмешливого циника.

– Вы ведь уже должны были убедиться, Артур Христианович, что для нас нет невозможного и в практическом, и в нравственном плане. Я доходчиво объясняю?

– Более чем. Я немедленно доложу Менжинскому. Как информацию, поступившую из абсолютно достоверных источников во врангелевском штабе.

– Правильно поняли. Желаю успеха, Артур Христианович.

Новиков ощущал исходящие от чекиста волны острой неприязни и с трудом сдерживаемой агрессивности, но одновременно чувствовал, что подвоха от Артузова ждать не следует. Обычным здравым смыслом или сверхчувственным восприятием Артузов, как в свое время спасенный Новиковым из бериевских застенков Главком ВВС Рычагов, понимал (или вспоминал, однажды уже расстрелянный по приказу Сталина), что опасность для него исходит не от этого человека… А некоторый ущерб для самолюбия он переживет. Голова и пост дороже гонора.

…Х съезд РКП(б) начинался, как и положено. Делегаты съезжались и подходили пешком к зданию Большого театра, украшенному соответствующими лозунгами и оцепленному тройным кольцом охраны. Предъявляли свои мандаты и проходили в фойе, где без карточек и талонов старорежимного вида девушки в фартучках и наколках угощали чаем, бутербродами с колбасой, сыром, икрой, красной и черной, а в полуподвальных помещениях работали столовые, где можно было поесть и поплотнее. Щи мясные, куриная лапша, котлеты с жареной картошкой, мясные и рыбные пироги. А хлеба, ситного и ржаного, вообще от пуза. На питание делегатов специальным решением было выделено по три усиленных наркомовских пайка. Чтобы товарищи знали, за какое светлое будущее они сражаются.

Правда, не все товарищи перед началом заседания сумели добраться до пиршественных столов. Кое-кого из делегатов у стола мандатной комиссии вежливо просили пройти в соседнюю комнату для уточнения чего-то неясного в документах. А там они попадали в руки не менее вежливых сотрудников секретно-политического отдела. И, накопившись в достаточном количестве, отправлялись для дальнейшего выяснения в ту самую, заботливо очищенную для них внутреннюю тюрьму. Большинству из них ничего особенно страшного не грозило. Ни расстрел, ни даже допрос с пристрастием. Просто – превентивный арест. С последующими извинениями или вручением предписания о немедленном отбытии в действующую армию на мелкую комиссарскую должность.

Тщательно изучивший историю компьютер выбрал из списков делегатов тех, кто сейчас или в следующие годы склонен был выступать против линии Троцкого – Ленина, оголтело поддерживать Сталина, вообще отличался ненужной ортодоксальностью. Требовались разумные конформисты, люди, которые, не слишком раздумывая, проголосуют за любую предложенную резолюцию.

Председатель мандатной комиссии торопливо пробубнил, сколько делегатов избрано на съезд, сколько не смогло прибыть по уважительным и прочим причинам. Неорганизованные выкрики из зала, что такой-то и такой-то прибыли, но куда-то вдруг делись, во внимание приняты не были.

Ленин сидел у края длинного стола, рядом с обтянутой алым ситцем трибуной, украшенной серпом, молотом и римской цифрой «Х». Как бы даже юбилей. Низко наклонившись и опустив правое плечо, он быстро писал что-то на узких полосках бумаги и, кажется, совсем не слушал ритуальных фраз и речей. Из партера был виден только его куполообразный, поблескивающий мелкими каплями пота лоб. Изредка он поднимал голову от своих записей и навскидку простреливал огромное пространство зала настороженными, привычно прищуренными глазами. Наконец он взял слово. Пошел не на трибуну, а к рампе, постоял пару секунд, то ли настраиваясь, то ли пытаясь уловить настроение темного, тоже замершего перед его выступлением зала.