Читать книгу "Короли Жути - Николас Имс"

Впрочем, сейчас Клэя гораздо больше тревожило то, что Листопад снял перевязь с ножнами трех мечей, швырнул наземь пустые ножны и обхватил длинными пальцами рукоять третьего меча.

– Горгона рассказала мне, зачем тебе понадобилось в Кастию, – заявил друин Гэбриелю, который торопливо переводил дух. – Если я тебя убью, то обязательно отыщу твою дочь и вдоволь ее помучаю.

– Если, – издевательски повторил Ганелон, сверкнув зелеными глазами.

Листопад замешкался, но видно было, что его смущает не ответ южанина, а необходимость обнажить Тамарат. Руки друина дрожали, белые уши плотно прилегли к голове. Судя по всему, ему вовсе не хотелось извлекать меч из ножен. Клэй сообразил, что Отступник не касался этого меча с тех самых пор, как бросил вызов своему чудовищному родителю.

Однако Ганелон решительно шагнул вперед, и Листопад неохотно явил Тамарат на всеобщее обозрение.

Меч оказался… невидимым.

Точнее, умом Клэй понимал, что клинок черен, как сгусток мрака, как беззвездное ночное небо, но глазами видел лишь пустоту. Веленкор был окном в иной мир, а Тамарат представлял собой осколок небытия.

Клэй отчаянно надеялся, что Ганелон все-таки увидит клинок. Отступник разбежался и, оскалившись, прыгнул на южанина. Занесенный меч черкнул по небу расплывчатой черной полосой. Слева от Ганелона ярко засиял Веленкор – Гэбриель встал рядом с товарищем, заставив Листопада отражать удары с двух сторон.

«А еще лучше с трех», – подумал Клэй и вскочил, намереваясь хоть чем-нибудь помочь друзьям. Он взял щит на изготовку и…

Минотавр врезался в него, как телега, полная камней. У Клэя помутилось в глазах, в ушах стоял звон, болела ушибленная челюсть, а голова… Он точно не помнил, но, судя по всему, головой он тоже приложился.

– Ах ты, сво… – буркнул он, но закончить не успел – минотавр всей тушей навалился на него.

Монстр оказался на удивление тяжелым, даром что был вполовину ниже Клэя, да еще и без руки. Окровавленная слюнявая морда прижалась к лицу Клэя, в нос шибануло паленой шерстью и разваренной капустой.

Кряхтя от усилий, Клэй столкнул минотавра на землю и молотил его щитом до тех пор, пока не замерли судорожно дергающиеся копыта.

Клэй сел, лихорадочно соображая, что происходит.

Гэб с Ганелоном стремительно отражали удары невидимого меча Осеннего сына. Муг и его неукротимый Перевитый Посох крошили в пыль отряд ходячих скелетов. Баррет тяжелым сапогом пробивал орку череп, а Тиамакс шестью руками выворачивал челюсть виверне.

Рана на лице Клэя снова кровоточила, – наверное, разошлись швы. Ободранную левую щеку саднило. Он неуверенно поднялся, представляя, как будет рассказывать Талли о своих подвигах – если выживет, конечно.

«Что, солнышко? Что делал папа, пока дядя Гэб сражался с богом и спасал мир? Ну как раз тогда папа усмирял упрямую бодливую корову».

Он вскинул щит и торопливо заковылял навстречу судьбоносной битве. К немалому удивлению Клэя, она все еще продолжалась, хотя Гэбриель был непревзойденным мастером мечного боя, а Ганелон – воином сильным, свирепым и вообще самым-самым лучшим.

Однако Листопад прожил больше тысячи лет, по большей части – в Жути, скрываясь от отцовского гнева и подчиняя своей воле кошмарных тварей, встреча с которыми на всю жизнь лишила бы сна даже самых дерзких смельчаков. Справиться с Отступником было непросто.

«А вдруг это вообще невозможно…» – размышлял Клэй, и тут у него за спиной послышался натужный рев.

Клэй оглянулся: самый упрямый минотавр на свете поднимался на ноги.

– Да ну тебя, – простонал Клэй. – Стой, где стоишь, а? Или полежи…

Он невольно шагнул к минотавру. Зверь набычился, вытаращив безумные воспаленные глаза, и снова взревел, на этот раз с неприкрытой угрозой. В другое время и в другом месте Клэй наверняка выставил бы ему кружку пива и предложил ничью, но минотавр, норовисто топнув копытом, замотал обожженной головой. Клэй вздохнул и приготовился дать отпор.

Ему почему-то вспомнилось, как Ганелон расправился с нармерийским гарнизоном в Мезале, как Живокость отомстила своим детским обидчикам, как Листопад объявил войну Кастийской республике, построенной на крови так называемых чудовищ, и как сам он, Клэй Купер, не стал чудовищем лишь потому, что его спасла любовь одной женщины.

«Двух женщин», – мысленно поправил он себя и сказал минотавру:

– Знаешь, а ведь… А, ну ладно. Раз уж ты такой, давай налетай.

Минотавр – безоружный, обожженный, с обугленной рукой и обломанным рогом, – как будто понимая обращенные к нему слова, грозно наклонил голову и взрыл копытом землю.

Потом, когда все было кончено, Клэю пришло в голову, что иногда решающей битвой оказывается совсем не та, которую именуют судьбоносной, и что порой судьбы мира определяет не что иное, как случайное везение.

Клэй присел, прикрывшись щитом. Минотавр с разбегу боднул Черное Сердце, а Клэй, перекатившись на спину, чуть оттолкнул его щитом. Неугомонный монстр отлетел в сторону, по нелепой случайности сбил Листопада с ног и увлек за собой, в озеро раскаленной лавы.

Пронзительный истошный крик друина прозвучал как раз в тот миг, когда Клэй перевернулся на живот, а с неба рухнула туша виверны. Земля содрогнулась, будто под ударом гигантской кувалды; клубы пепла и пыли застили небосвод. Клэй встал и, щурясь, побрел к Гэбу с Ганелоном.

Ганелон, задрав голову, вгляделся в серую пелену и улыбнулся: Живокость на распростертых крыльях спускалась с небес, одной рукой сжимая окровавленную косу, а другой держа за шиворот встрепанного, позеленевшего Матрика.

Муг подбежал к приятелям. Перевитый Посох успокоился, и волшебник, сунув его в бездонную суму, обрадованно спросил Матрика:

– А здорово было, да?

Матрик криво улыбнулся с мучительным видом человека, отчаянно сдерживающего рвотные позывы.

Гэбриель отошел к лавовому озеру, а Ганелон сказал диве:

– Молодец!

– Ты тоже, – ответила Живокость, оглядывая горы трупов.

Клэй поправил повязку на сломанной руке:

– А Листопад…

– Был, да сплыл.

«Ага, весь вышел», – подумал Клэй, смутно подозревая, что друин уж как-то слишком легко расстался с жизнью.

Он подошел к Гэбриелю, который стоял у бурлящего озера лавы, и, разумеется, увидел только один труп – самого норовистого, самого сумасбродного и, как и положено быку, самого упрямого минотавра на свете.

Муг, осторожно ощупывая подбитый глаз, произнес, ни к кому особо не обращаясь:

– Он вам, случайно, не объяснил, кто такие кафайили? Помните, он у горгоны про них рассказывал? Вот бы узнать…

– Ну, он далеко не уйдет, – решительно сказал Гэбриель. – Давайте пока разберемся с осадой.