Читать книгу "Девушки на выданье. Бал дебютанток - Вероника Богданова"

Когда мы возвращались с бала, я передала отцу и тетушке весь разговор с Р., предупредив о визите его. Отец обещал принять его и сказать, что я хозяйка своего сердца, что от меня зависит располагать своей судьбой и что советует ему отказаться от всякой надежды на мое согласие. Я, впрочем, сомневалась, что он приедет после всех любезностей, которые ему пришлось услышать от меня.

Р. действительно явился на другое утро, но с чем приехал, с тем и уехал. Спустя некоторое время мы вернулись в Гельсингфорс, и, к великому моему удовольствию, я избавилась от встречи с ним.

II

Приезд в Петербург. – Бал у Лазаревых. – Каламбур великого князя Михаила Павловича на мой счет. – Танцевальный вечер у Хитровых. – Знакомство с Паткулем. – Представление мое цесаревичу Александру Николаевичу. – Его выбор меня в мазурке. – Стихи Мятлева, посвященные мне. – Folle journée у графини Воронцовой. – Выходки Мятлева. – Разговор с великим князем Михаилом Павловичем. – Шутка Мятлева и ее последствия для меня. – Посещение Паткуля. – Его неожиданная откровенность. – Маскарад в Большом театре. – Вечер у Хитрова. – Находчивость Мятлева. – Поездка в Кронштадт. – Подслушанный разговор

Было решено, что отец отвезет зимой брата моего Николая в Петербург, чтоб поместить его в Царскосельский лицей, но предварительно в приготовительный пансион Оболенского. Тетушка предложила взять меня с собой. Списались с дядей, старшим братом отца, который с удовольствием пожелал принять нас у себя.

Поездка наша была назначена на 2 января 1841 года.

На Рождество была у нас елка; из передней был брошен пакет на мое имя. Этот обычай в Финляндии называется Zulklapp. Узнав почерк Я. К. Грота, я выбежала в переднюю и узнала в человеке, одетом в вывороченную мехом кверху шубу, Я. К. Грота, который, сняв свой медвежий костюм, вошел со мною в зал. Посещая нас довольно часто, он читал нам свои чудные переводы шведских поэтов и считался у нас дорогим гостем. Тут я взялась за брошенный пакет; по мере того, как он развертывался, адреса менялись, последний, наконец, был на мое имя. В нем была круглая длинная бонбоньерка, а к ней много других, одна меньше другой, и в каждой из них листок со стихами его сочинения, которые составляли одно целое. Они написаны были по случаю предстоящего отъезда моего в Петербург с предупреждениями и наставлениями истинного друга, но вместе с тем слишком для меня лестные.

Он сам их прочел и по окончании просил разрешить напечатать их в «Современнике». Несмотря на то, что я убедительно просила его этого не делать и не давала своего согласия, тем не менее, приехав в Петербург, я увидела их напечатанными в издававшемся Плетневым журнале «Современник». Стихам его я обязана успехом моим в свете. Плетнев прочел их наследнику Александру Николаевичу, журнал был распространен, все ждали с нетерпением приезда провинциалки, точно чего-то невиданного. Грот скрыл это от меня и, вероятно, послал стихи для напечатания другу своему Плетневу раньше, чем спросил мое разрешение.

День был морозный, погода ясная, солнышко весело освещало природу, когда мы 2 января 1841 года тронулись в путь. В первой кибитке ехали m-lle Balzer с братом, в другой, вслед за ними, отец со мной. Дорога мне очень понравилась; то она извивалась между гранитными скалами и лесом, то шла с горы на гору. Снег на солнце искрился, а деревья, покрытые инеем, блестели разноцветными камнями. Ямщики в Финляндии ездят очень неосторожно: в гору они тащатся шагом, сам возница идет рядом с повозкой, а с горы, сев на облучок, несется, как шальной, того и гляди, что сани заденут за скалу и перекувырнутся или полетят с нами в пропасть. Мне в первый раз приходилось ехать зимой сухим путем по петербургской дороге, и я невольно любовалась живописной местностью, несмотря на то, что все было покрыто толстым слоем снега. В Ворго на станции нас встретил Яков Карлович Грот, который, кажется, был в то время у Рунеберга, известного шведского поэта.

Пока перекладывали лошадей, мы закусили, напились чаю и, простившись с Яковом Карловичем, который проводил меня пожеланием скорей вернуться, поехали дальше.

По приезде в Петербург дядюшка, которого я почти не помнила, и тетушка, которой я совсем не знала, встретили нас радушно и по-родственному. С тетушкой, несмотря на разницу наших лет, мы тотчас сошлись и подружились, а дядюшка не только полюбил меня, но баловал, так что тетушка уверяла, что с моим приездом он стал неузнаваем; обыкновенно серьезный, он смеялся от души, когда я выкидывала разные фарсы и представляла сцены из виденных в театре пьес и балетов.

Как только отец отдохнул с дороги и мое обветревшее от стужи лицо приняло свой первобытный вид, мы поехали к М. X. Шевич, которая обрадовалась моему приезду и, желая, чтоб я попала на все предстоящие балы, дала отцу список лиц, которым он должен сделать со мной визит. Первые, к кому мы поехали помимо списка, были: Демидова, графиня Мусина-Пушкина, сестра графа, княгиня Шаховская и Оболенская.

Сделав все остальные визиты, согласно желанию m-me Шевич, мы получили приглашение на бал к Лазаревым. День я провела у Шевич, там я одевалась, так как она везла меня на бал.

Перед самым отъездом вошла племянница ее, княгиня Т…кая, которая сочла своим долгом предупредить меня не надеяться на танцоров, прибавив, что теперь мода на дам, а барышни сидят. Я ей ответила, что, не имея ни одного знакомого кавалера в Петербурге, я вовсе не рассчитываю быть приглашенной. Приехали мы довольно рано; Мария Христофоровна представила меня хозяйке, хозяину дома и некоторым знакомым ей дамам как свою родственницу.

При виде такого многочисленного общества и богатой роскошной обстановки я была смущена и стояла возле m-me Шевич, которая познакомила меня с некоторыми барышнями, а хозяйка, очень любезная и приветливая, представила мне кавалеров. Дом Лазаревых и теперь стоит на Невском, рядом с Армянской церковью.

Каково было мое удивление, когда все мои танцы были разобраны, а во время вальса я не сходила с паркета.

Тут я подумала, что княгиня Т. хотела напугать меня тем, что барышни не танцуют.

Приехал на бал великий князь Михаил Павлович, которого мне пришлось видеть в первый раз; он был серьезен и показался мне даже суровым.

Во время одной кадрили решительно не помню, кто подошел ко мне и сказал, что великий князь спросил, кто я, и, узнав мою фамилию, не преминул сделать на мой счет каламбур, до которых он большой охотник. Меня заинтриговало, какой он мог сделать каламбур на мой счет, не зная меня вовсе. Вот какой, ответили мне: «nous avons eu la plus belle traversée de Helsingfors a Petersbourg». Я покраснела, сконфузилась и ответила, что комплимент этот я на свой счет принять не могу.

Рождественская открытка XIX в.

На «бытовых» открытках к Рождеству чаще всего изображали наряженные елки. Традиция украшать хвойное дерево пришла в Россию вместе с первымновогодним праздником из Германии, однако до 30-х годов 19 века россияне, как правило, ограничивались еловыми ветками