Читать книгу "Эффективный Черчилль - Дмитрий Медведев"

Что же касается истинного положения дел, то оно было далеко не так оптимистично. Утверждения Черчилля, что в ходе военных действий удалось потопить половину подводных лодок, которыми вермахт располагал на момент начала войны, а организация немецкого производства в этом вопросе якобы оставляет желать лучшего, имели мало общего с информацией, полученной секретными службами.

Премьер спокойно относился к этому несоответствию. Он потребовал, чтобы все данные военно-морской разведки направлялись только трем людям: ему, первому морскому лорду и заместителю начальника военно-морского штаба. Если же говорить о сведениях для более широкого круга лиц, то их следовало тщательно отбирать и прежде чем передавать кому-либо — получать одобрение у нашего героя[807].

«Черчилль имел полное моральное право вести себя подобным образом, — считает британский специалист по истории секретных служб Дональд Маклахлен. — Военно-морской флот был единственным родом войск, который принимал на тот момент активное участие в военных действиях, и моряки не должны были быть обескуражены от числа потерь. Это было очень важно, чтобы нация ощущала наличие действий, успеха, достижений»[808].

Другим не менее характерным примером использования информации можно считать угрозу вторжения немецких войск на территорию Туманного Альбиона, так называемую операцию «Морской лев». Основываясь на данных секретных служб и информации, полученной во время фоторекогносцировок, Черчилль уже в июле 1940 года начал склоняться к мнению, что Гитлер не будет форсировать Ла-Манш. Несмотря на свои предположения, он не стал делать публичных заявлений на эту тему. Как не стал и мешать развитию кампании по формированию ополчения. По мнению премьера, подобная активность была полезна для британцев. Она позволяла держать людей в тонусе, сохранять боевой дух и частично разгрузить армию.

В своем поведении Черчилль руководствовался также и политическими мотивами. Причем это в равной степени относилось и к ситуации внутри страны, и к положению дел за ее пределами. К внутренним факторам можно отнести недоверие к Черчиллю членов Консервативной партии. Играя же на угрозе вторжения, ему удалось сохранять единство и с каждым днем еще более упрочнять свое положение.

С внешней политикой, под которой на тот момент в первую очередь понимались взаимоотношения с США, ситуация была не столь однозначна. Британский премьер считал, что в этом вопросе следует придерживаться сбалансированного подхода. «Если обрисовать картину слишком мрачно, то определенные силы в Соединенных Штатах скажут, что помогать нам бесполезно, и поддержка может прекратиться. В том же случае, если мы нарисуем слишком радужную картину, помощь также сойдет на нет», — озвучил он свою позицию на одном из заседаний военного кабинета[809].

Черчилль не стал ставить Рузвельта в известность о том, что операция вермахта «Морской лев», возможно, так и останется на бумаге. Он действовал в высшей степени деликатно, чтобы у президента не возникло ощущения в безысходности положения британцев или в распространении пессимистичных настроений. В конце октября 1940 года в одной из телеграмм атлантическому союзнику Черчилль сообщал:

«На данный момент я все еще не могу прийти к мнению, что угроза вторжения миновала. Мы продолжаем жить в атмосфере чрезвычайной бдительности»[810].

В январе 1941 года в Великобританию с официальным визитом приехал близкий помощник Рузвельта Гарри Гопкинс. Черчилль организовал для американского гостя королевский прием. Гопкинс остановился в загородной резиденции премьер-министра Чекерс и был представлен высшему военному командованию, а также политической элите страны. Кроме того, Черчилль организовал несколько поездок по Британии. Вместе с Гопкинсом они посетили батареи Дувра, разрушенные бомбардировками улицы Саутхемптона и Портсмута, а также главную военно-морскую базу Великобритании Скапа-Флоу.

Черчилль сделал все возможное и невозможное, чтобы продемонстрировать своему важному гостю — Британия будет сражаться до конца, ее моральный дух силен, как никогда прежде, а решимость сломить врага не знает границ. При случаях Черчилль не забывал вставлять, что настрой его народа достоин большего уважения, учитывая, что Британия фактически стоит на грани вторжения. На одном из обедов британский премьер заявил: «Если немцы вторгнутся на наш остров и мне придется выступить с речью, я скажу британскому народу: „Час настал — убей гунна“»[811].

Гопкинс был потрясен увиденным. В своем отчете президенту он сообщил, что главное впечатление, которое сложилось у него от этой поездки, — угроза вторжения неминуема, но под началом непокорного Черчилля британский народ окажет стойкое сопротивление и разобьет врага. «Я настаиваю самым решительным образом на том, чтобы всякий шаг, который вы можете предпринять для удовлетворения неотложных нужд Англии, основывался на том, что вторжение произойдет до 1 мая, — писал Гопкинс. — Если в этом вторжении Германия не добьется успеха, тогда, по моему мнению, ее песенка спета»[812].

В действительности ситуация с вторжением была далеко не столь драматична. В то время как Гопкинс осматривал оборонные укрепления британцев, Черчиллю доставили дешифровку «Ультра», в которой говорилось, что штат немецких специалистов, работающих на радиостанциях в Бельгии и Северной Франции, после 10 января 1941 года переводится на другие места[813]. Это лишний раз подтверждало, что Гитлер не собирается бросать войска через Ла-Манш. Как и следовало ожидать, об этой, как, впрочем, и многих других расшифровках, Черчилль не сказал ни Гопкинсу, ни его патрону ни слова.

С манипуляцией связаны два эпизода из жизни Черчилля, без которых описание этого раздела будет неполным. Первый эпизод касается массированной бомбежки Ковентри 14 ноября 1940 года, в результате которой погибли свыше пятисот человек, разрушенным оказался знаменитый кафедральный собор, а исторический центр города был практически сровнен с землей. Сохранились сведения, что Черчилль знал о планируемой бомбежке благодаря дешифровкам, однако отказался предпринять какие-либо меры, испугавшись, что немцы заподозрят взлом кодов и произведут их замену. Согласно этой версии, выбирая между Ковентри и владением секретной информацией, премьер якобы отдал предпочтение второму.