Читать книгу "Между любовью и любовью - Галина Лавецкая"

– В общем, милая моя, слушай внимательно и не смей возражать. Я всю жизнь вожусь с тобой, потакаю твоим капризам. Защищаю и оправдываю тебя. Мчусь, бросая папу и Аню. Не оттого, что тебе нужна помощь, нет! Просто тебе хочется, чтобы я всегда была в твоей свите и восхищалась твоими поступками, твоими праздниками, твоими подарками. Но мое терпение кончилось. Сережу я обидеть никому не позволю. Никакой Англии! Никаких закрытых школ! Мы с папой забираем Сережу в Нью-Йорк. Будет жить с нами, ходить в хорошую школу. В любви будет жить, понимаешь? Будет играть, шуметь, путаться под ногами, а мы его за это будем любить и радоваться.

– Мама, ну что ты на меня обрушилась? И что значит забираете? Сережа мой сын, и я имею право…

– Да ни черта ты не имеешь! – с горечью перебила Вика. – Вспомнила, что сын? Тогда вспомни, что я считаюсь официальным опекуном и без моего согласия ты вообще не можешь принимать кардинальных решений. Может, хочешь судиться со мной? Сейчас модно судиться из-за детей. Только вспомни, девочка, что Сережа владелец всего этого. Выгоню вас отсюда к чертовой матери, а дом запру. Посмотрим тогда, что запоет твой подонок!

– Мамуль, ну что ты! – глаза Иры наполнились слезами. – Не сердись, ведь ты у меня одна-единственная. Ну, пожалуйста, не хочешь, и не поедет Сережа. Я и сама сначала не хотела, но Вадик убедил, что там ему лучше будет. Да и Игорь всегда говорил, что пошлет Сережу в Англию. Думаешь, я враг своему сыну? Хочешь, чтобы он у вас с папой жил? Хорошо. Я же не возражаю. Конечно, у вас ему будет хорошо. Только не говори со мной так, мамочка, не сердись на меня.

Ирка заплакала, слезы лились из светлых глаз, но в глазах не было ни боли, ни страдания. Безмятежно-красивое лицо, и плачет всегда красиво. Даже у красавицы Томки краснели глаза и нос, когда она плакала, а у Ирочки – нет. Вика смотрела на дочь и впервые в жизни не хотела броситься к ней, чтобы обнять, утешить, защитить своего ребенка. Защитить от всех. Сколько любви она ей отдала, сколько нежности. Не хотела верить, что Ирочка никогда никого не любила, кроме себя. Не хотела верить Анечке, Алику, обманывала сама себя. Сколько же можно? Ясно, что никому она ничего не может дать. Только брать. Брать, брать и брать. Несчастная девочка. Так и проживет без любви. Такая же, как та бедная утопленница, ее несчастливая бабка. Упаси Бог! Вика несколько минут смотрела на плачущую Ирочку, а потом тихо вышла из комнаты.

На следующий день она поехала с Сережей в Дубки. После обеда ребенок возился во дворе с собакой, и Кузя заливался счастливым лаем. Вика с Аликом пили кофе на террасе, обсуждая решение забрать Сережу в Нью-Йорк.

– Все это, конечно, хорошо и правильно, но ты теперь будешь редко приезжать. Совсем я один останусь, – вздохнул Алик.

– Жениться вам, барин, нужно, – улыбнулась Вика.

– Да нет, хватит. В молодости женился на красивой дурочке. Год прожил – не получилось. В сознательном возрасте второй раз попробовал, но уже с умной и красивой – тоже не получилось. Значит, не создан я для семейной жизни. Ты – моя семья, Викусь. Ты и Анечка. А годы-то идут. Ну и что я без вас делать буду? Вообще-то давно подумываю снять квартирку где-нибудь в Сохо, поближе к Анюте и жить временами в Нью-Йорке. Приезжать на пару месяцев. Друзей-приятелей у меня там полно. Ты, Анюта, с Сережей буду музыкой заниматься, он способный, в мать…

– Ну, кончится твоя многоразовая виза, дальше что?

– С этим как раз проблем нет. У меня в посольстве высокое начальство в приятелях. Почему ты думаешь, мне пятилетнюю визу дали?

– Где у тебя только приятелей нет. Даже в американском посольстве. Может, ты шпион?

– Ага, резидент, – улыбнулся Алик. – Да нет, все проще. Двадцать лет назад этот парень обычным сотрудником был. Интересовался русским авангардом. Хорошую, кстати, коллекцию собрал с моей помощью. То, что покупал когда-то за копейки, сегодня сотни тысяч стоит. Потом уехал. А недавно вернулся уже на большую должность, карьеру сделал. Позвонил, мы же когда-то почти дружили. Встречаемся иногда, поговорить об искусстве. Наверно, благодарен мне за удачное вложение капитала, сам бы он никогда на художников не вышел. Мог бы только купить у Костаки втридорога то, что тому не нужно было.

– А ты, стало быть, облагодетельствовал америкоса и не без выгоды для себя. И как всегда удачно – теперь такие связи в посольстве, молодец. Художники-бедолаги только ничего не выиграли от ваших сделок.

– Ну почему, Викусь? Те, кто не спился – в полном шоколаде сейчас… или их родственники. Все равно тогда за выпить-закусить продавали, а чаще дарили. Мы с Никитой как раз приличные деньги им платили по тем временам. Я же не перекупщик все-таки был, а поклонник их таланта. А что касается выгоды, то это нормально. Они ничем не рисковали, а я подставлял себя по полной. Валюта, иностранцы, контрабанда, статья серьезная. До пятнадцати лет с конфискацией.

– Ужас какой! Зачем же ты этим занимался?

– Из любви к искусству, – весело рассмеялся он. – Смешная ты. Зачем? Жить хотелось красиво, деньги тратить легко. А если бы тогда этим не занимался, то ничего бы сейчас не было. Арт-рынок – специфическая область. Угадать нужно. Как говорит твой кемеровский поклонник, чуйку иметь. Так что теперь могу на десятилетнюю визу подавать, думаю, получится. Может, квартиру куплю небольшую, пусть будет. Ты-то как смотришь, Викусь?

– Мне, конечно, веселее будет. А как же Кузя?

– Вот с Кузей вопрос, – вздохнул Алик. – Мог бы здесь с Оксаной оставлять, родители бы чаще приезжали. Но лучше отдавать в Жаворонки, его там любят. С Китом ему веселее. Так что с Кузей можно решить.

– Ну а дом оставить надолго не страшно? У тебя здесь столько ценностей…

– На ночь Оксана на охрану ставит. Ну, самые-то ценные картины у меня в банке хранятся. Здесь тоже много дорогих, но двадцать самых лучших в депозитарии. Это же Анютино наследство.

– Ну почему Анютино?

– А чье еще, Викусь? Кому еще могу оставить? Я же один, как пес. Своими детьми не обзавелся. Что-то Кит Китычу, а в основном все – Анюте. Все-таки она мой ребенок. Не обязательно же быть биологическим отцом, правда? Ирке ничего не нужно, а Анюте с Дэвидом пригодится и недвижимость, и коллекция. У них же дети будут. Кстати, как у них с потомством? Не собираются?

– Пока нет. Хотят еще немного на карьеру поработать. Так что тебе рано дедушкой становиться, погуляй. Молодой, красивый, девчонки вокруг вьются…

– Да какие девчонки, Господь с тобой! Я старый одиночка. А внучку бы хотелось, – мечтательно сказал он. – Ох, Викусь, чувствую, что классным дедом буду, скажи Анюте, чтобы не затягивали.

Вика приезжала в Шульгино почти каждый день, проводила с Сережей два-три часа и уезжала. Через две недели у него начинались каникулы, и она твердо решила забрать его на Клязьму, а там уже решить, куда поехать на море. С Ирой разговаривала, но на все ее попытки объясниться не реагировала. Встреч с Вадимом удачно избегала. Ира рассказала, что он организует поминки в том же ресторане, опять снимает его весь, народу наверняка придет много. На могиле установили памятник, очень необычный, делал известный, продвинутый скульптор, денег Вадим заплатил – кучу. Вика спросила, где будут жить родители Игоря? Ира, помявшись, сказала, что ей звонил Сашка, они остановятся в его квартире. А Сережу можно возить туда, чтобы они повидались. Ну и хорошо, но на кладбище Сережу брать не надо, народ, слезы… Вика сходит с ним на могилу на другой день. Пора уже ему показать, чтобы помнил отца. Ира согласилась, пусть мама делает, как хочет.