Читать книгу "Кровь, слава и любовь - Жюльетта Бенцони"

– Это камень несравненной красоты, но холодный, бесчувственный, упорный и властный, его не способна разрушить никакая сила. Он сопротивляется железу так же, как и огню!

– Сударь, – застенчиво уточнил Монтозье, – если вы поместите бриллиант в огонь, он сгорит…

– Вот в чем превосходство нашей богини, – вмиг нашелся поэт, которому не приходилось лезть за словом в карман. – Ничто не может поглотить ее, даже огонь небесный!

Раздались бурные аплодисменты, и Артенис, так называли в этом кругу мадам де Рамбуйе, протянула руку для поцелуя счастливому поэту. Жюли заявила, что в мире нет существа, способного сравниться с этим посланцем самого Аполлона, чем ясно дала понять Монтозье неуместность его вмешательства.

Несчастного, таким образом, грубо оттолкнули. Он вышел из особняка Рамбуйе разгневанным и обиженным.

– Вот тебе, пожалуйста. Эта женщина мне нравится. Она покорила меня с первого же взгляда. Но как только я решился что-то сказать насчет вздора, который несет этот Вуатюр, меня высекли, как мальчишку! – возмущался он, рассказывая о случившемся своему другу де Гишу. – Ноги моей больше не будет в этом доме! Никогда в жизни!

– Напрасно, старина, в твоих рассуждениях не хватает логики, – попытался урезонить его де Гиш. – Только что ты признался мне, что любишь эту девушку, и вот уже клянешься, что твоей ноги не будет в ее доме! Разберись, чего ты хочешь на самом деле. Если ты действительно мечтаешь о том, чтобы завоевать Жюли, тебе придется подчиниться законам, царящим при ее дворе. С самого раннего детства ее приучили к неумеренным дифирамбам. Ты даже не представляешь, какое невероятное количество рондо, сонетов, стихов всех видов и сортов ей посвящено. Она привыкла к фимиаму и без него, я думаю, не могла бы жить…

Монтозье, сделав выводы из сказанного, окунул перо в чернила и постарался внести свою лепту в стройный хор голосов, в унисон восхваляющих прекрасную Жюли. Это далось ему не без труда и не без страданий. Кроме стишков и букетов, которые Жюли встречала с олимпийским спокойствием, ему требовалось еще, как это было принято среди воздыхателей своей красавицы, усердно посещавших особняк Рамбуйе, совершить путешествие по Карте Нежности. Она появилась на свет благодаря лирическим фантазиям мадемуазель де Скюдери. Там были деревни под названием «Любезные записки» или «Прелестные стихи», озеро Привязанности. Путешественнику следовало отступить на позиции Покорности, чтобы потом на продолжительное время оккупировать (увы, не при помощи военной силы!) селение под названием «Бесконечная Предупредительность». Оттуда открывался прямой путь к «Любовным посланиям». Следовало избегать как озера Безразличия, так и моря Враждебности, кораблекрушение в котором могло стать роковым…

Вся эта изящная галиматья раздражала и возмущала Монтозье. Несколько раз наш протестант чувствовал, что вот-вот взорвется. Тогда он сбегал в армию (в 1638 году его назначили бригадным генералом) и там от всей души чертыхался, ругался, ворчал, злился, разносил всех в пух и прах, носился с места на место, рубил сплеча, орал во весь голос чудовищные проклятия, которые повергли бы в ужас его прекрасную Жюли. Благодаря всему этому в подобных кампаниях, особенно – в Эльзасской, где король поручил ему командование корпусом, Монтозье быстро становился самим собой. Но именно тогда его снова начинал терзать на время забытый образ красавицы. Пресытившись криками и драками, бедный влюбленный принимался мечтать о ее огромных глазах, о дивной атмосфере ее дома… и тут же вспоминал о многочисленных лоботрясах, ежедневно осаждающих этот дом в то время, как он сам исполняет свой солдатский долг.

И тогда он вскакивал в седло, пулей несся в Париж, успевая по пути загнать не одну несчастную лошадь, и вваливался, еще пропахший порохом и разгоряченный битвой, но увенчанный лаврами и возлагающий на это все большие надежды, в особняк Рамбуйе. Жюли любезно спрашивала гостя, «чем это таким интересным он занимался все долгое время, пока его не было видно».

– Войной, мадам! – отвечал несчастный, ожидая в глубине души восхищенного «ах!», которого, впрочем, так никогда и не дождался.

Совсем напротив, Жюли морщила свой хорошенький носик и, обмахиваясь веером, замечала:

– Фу, сударь! Войной? Как это грубо! Когда я спрашиваю о чем-то интересном, я имею в виду ваши сочинения, ваши стихи, все эти благородные и изящные занятия, которые так возвышают дух. Вам следует позаботиться об этом как можно скорее!

И Монтозье заботился: он погружался в пучину элегий, продвигался вперед еще на несколько этапов пресловутой Карты, не особенно надеясь, правда, когда-либо достигнуть желанного берега Нежной Привязанности, куда ему так хотелось пристать. Ему приходилось выдерживать насмешки придворных поэтов своей красавицы. Он безропотно терпел сладкие речи, влюбленные взгляды и ужимки собственника, характерные для Венсана Вуатюра, которого он ненавидел от всей души. Ненавидел он и многих других чудаков, наводнявших особняк Рамбуйе, этих «оригинальных людей», общение с которыми, как ему казалось, доставляло маркизе и ее дочери особое, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Например, экстравагантного Воклена де Ивето, которого можно было встретить в голубой комнате одетым то пастушком, то богом, сошедшим прямо с Олимпа… А порой – и сатиром. Он славился искренней страстью к мифологии… Или поэта Шаплена, богатого и нечистоплотного, постоянно плюющего в платок, больше похожий на пыльную тряпку. Зато от его напыщенных стихов дамы чувствовали себя на верху блаженства…

Впрочем, все посетители особняка вели самую, по их мнению, веселую в мире жизнь. Шарады сменялись концертами, театральные пьесы чтением вслух, беседы балами и поздними ужинами.

Конечно, время от времени Монтозье охватывало бешенство. Он опять возвращался в армию, творил там чудеса и… потом начиналось все сначала: меланхолия, сожаления, угрызения, тоска, властная необходимость поскорее увидеть «ее» снова, – и он ехал в Париж, чтобы стать там еще более покорным рабом, чем прежде.

Ради нее он даже пообещал отречься от протестантизма. Тогда не осталось бы никаких препятствий для женитьбы, на которую он давно претендовал. Но Жюли, как никто, умела ускользать из рук. Она обладала редким даром повергать бедного влюбленного в рай и ад поочередно. Она позволяла ухаживать за собой, вселяла надежду, шептала ласковые слова. Потом, когда чувствовала, что влюбленный полностью от нее зависит, пускала отравленную стрелу, от которой несчастный чувствовал себя полумертвым.

И все-таки Монтозье был очень упорным человеком. Если он чего-то хотел, то добивался. Он поклялся, что Жюли никогда не будет принадлежать ни одному мужчине, кроме него самого. Решив поставить для этого на карту все, он придумал гениальный подарок возлюбленной – такой подарок, какой и не снился ни одному идолу: восхитительный альбом, каждая страница которого была посвящена какому-нибудь цветку, а каждый цветок был посвящен несравненной мадемуазель д'Анженн. Что-то около шестидесяти мадригалов, исполненных наилучшим образом.

Естественно, осознавая пределы своего поэтического дара и понимая, что ему потребуется помощь, Монтозье сам сочинил шестнадцать стихотворений, а остальные распределил между «собратьями по перу», чтобы добиться совершенства, чтобы было не стыдно предоставить свое творение взгляду «божественной».