Читать книгу "Наследие - Кэтрин Уэбб"

Эпилог

Кажется, весна все-таки одержит верх. Пройден этап торчащих из грязи нарциссов, осталась позади неделя, в которую нежные цветы на деревьях трепал ветер и поливали дожди, и они гнили розово-коричневой массой на обочинах дорог. Сейчас земля на моем чахлом газоне покрылась еле заметными трещинками, а на ограде сидят едва оперившиеся воробьи, желторотые и взъерошенные. Возможно, я завела бы кошку, если бы не эти нелепые птахи, сидящие плотно, плечом к плечу, точно бусины на нитке. День за днем я слежу за тем, как они растут. На газоне стоят припаркованные мотоциклы, кто-то свалил сюда коробки из-под мебели «собери сам», поэтому травы пока мало, но ближе к лету, думаю, что-нибудь да вырастет. Солнце уже начало слегка пригревать. Я сижу, подставив лицо его лучам, как подсолнух, и начинаю верить, что скоро наступит лето.

Для меня стало облегчением то, что трудные решения были приняты за меня. Их принял Динни. Что я могла сказать Клиффорду и Мэри? Что Генри жив, но стал умственно отсталым, что в рождественские каникулы я видела его не один раз, а им ничего не сказала и понятия не имею, где он теперь? И второй вопрос снят: зачем мне теперь оставаться в усадьбе, если все уехали? Бет, Динни, Гарри. Генри. Но я уехала недалеко. Это решение, подозреваю, я приняла еще раньше. О том, чтобы вернуться в Лондон, даже речи не было. Совсем рядом с Бэрроу-Стортоном сдавался коттедж. Не поражающий красотой, не старинный, но симпатичный. Типичный двухэтажный дом постройки 1950-х годов – две комнаты внизу, две спальни наверху – в конце недлинного ряда таких же коттеджей-близнецов. Две спальни, значит, Бет и Эдди смогут приехать и пожить здесь, а из окна моей спальни открывается потрясающий вид на дальний конец поселка и усадьбу. Передо мной расстилается вся долина с поселком внизу, а сквозь редкие деревья отлично виден угол усадьбы. Теперь, правда, его видно все хуже, так как деревья все гуще покрываются листвой, а дальше тянутся известняковые холмы, с курганом на самом горизонте.

Я живу здесь и чувствую себя совершенно безмятежно, естественно, словно составляю с этим местом единое целое. Здесь меня не мучают мысли о том, что что-то недоделано, я не беспокоюсь о работе, карьере, переменах. Я даже особо и не жду ничего. Я так решила – не ждать. Я преподаю в Девайзесе, много гуляю. Время от времени приглашаю Джорджа Хетэуэя на чашку чая с печеньем. Иногда скучаю по людям, оставшимся в Лондоне, не каким-то определенным людям, а по тому множеству лиц, которые меня окружали. Иллюзия общества. Зато здесь я начала вглядываться в лица, замечать их. Люди для меня больше не часть толпы, как было раньше. Я подружилась с соседями, Сьюзен и Полом, иногда сижу с их детьми, бесплатно, потому их девчонки носят заплатанные брючки, из которых давно выросли, и родители не водят их на уроки танцев, дзюдо или верховой езды. И батута на заднем дворе у них тоже нет. На лице Сьюзен, когда я ей это предложила, подозрительность сменилась недоверием и радостью. Девочки у них симпатичные, не капризные и, как правило, слушаются меня беспрекословно. Я беру их на прогулки к холмам или вдоль берега реки, мы готовим торты из кукурузных хлопьев и какао, а Сьюзен и Пол тем временем могут сходить в паб, в кино, прошвырнуться по магазинам и просто побыть вдвоем.

Хани знает, где я поселилась, знает и Мо. Я заезжала к ним посмотреть на Хайди и дала свой новый адрес, и они побывали у меня в гостях. Я до блеска отполировала серебряный колокольчик на зубном кольце Флага и потрясла им над кроваткой, где лежала Хайди. Она ухватилась за него пухлой ручонкой и тут же потянула в рот. Это вещь твоего прадедушки, шепнула я ей. Я записала свой адрес и попросила Хани сохранить его на случай, если кто спросит. Она смерила меня проницательным взглядом, хмыкнула и подняла бровь. Но ничего не сказала. Сейчас она снова ходит в школу, а Мо иногда забегает ко мне ненадолго, с Хайди в коляске. Из Вест-Хэтча до меня она идет пешком, говорит, что свежий воздух и движение – единственное, что заставляет ребенка заснуть. Когда она добирается до самой дальней точки своего путешествия, я угощаю ее чаем. Мо ходит с палочкой, жалуется на боль в спине. Ей жарко, ко мне она приходит вся распаренная, оттягивает футболку на груди и дует внутрь. Но Хайди она любит. Пока я накрываю на стол, она приоткрывает одеяльце, любуется внучкой и не может сдержать счастливой улыбки.

Фотографию Кэролайн с ребенком я вставила в рамочку, и теперь она стоит у меня на подоконнике. Я так и не собралась отдать ее маме. Я до сих пор горжусь тем, что сумела разгадать, что это за ребенок, установила причину разлада между нашей семьей и Динсдейлами. Мама была изумлена, когда я все рассказала ей. Конечно, я ничего не могу доказать, но знаю, что так все и было. Мне даже нравится, что нет окончательных доказательств, что так и не удалось разобраться со всеми фактами, что я не сумела заполнить все «белые пятна» – почему Кэролайн скрывала свой первый брак, скрывала ребенка. Где был Флаг до того, как появился в поместье, а потом попал в любящие руки Динсдейлов. Кое-какие детали навсегда останутся в прошлом – потому-то оно так манит нас своими тайнами. В наши дни едва ли кто-то сможет вот так уйти в небытие – слишком уж подробно сейчас все фиксируется, любая информация заносится в память компьютера. Куда меньше шансов сделать потрясающее открытие. Оставить что-то в тайне сейчас почти невозможно, и все же такое тоже случается. Гарри – живое тому доказательство. Кстати, я обнаружила, что секреты и тайны волнуют меня гораздо меньше, если я в них посвящена.

Большой дом, наша усадьба, продан с аукциона за сумму, от которой мне стало нехорошо на целых полчаса – пока я воображала себе, куда можно поехать и что можно сделать, имея такую кучу денег. На аукцион приезжал Клиффорд, но, пока шли торги, называли все новые цифры и цена росла и росла, я от него пряталась в задней части конференц-зала отеля «Мальборо». Я смотрела на дядин застывший затылок, напряженные плечи и чувствовала, как он страдает. Думаю, он, возможно, надеялся, что никто, кроме него, не польстится на дом, что ему удастся получить его задешево. Но на аукцион явилось множество народу, и в результате усадьба досталась застройщику. Он перестроит ее под элитное жилье, как предлагал в свое время Максвелл, тем более что сейчас это расстояние не считается препятствием – ездить от Пьюси до Лондона и обратно можно хоть каждый день. Не могу представить, как будет выглядеть дом после перестройки. Что окажется на месте моей маленькой спальни? Кухня со столешницами из черного гранита? Или душевая кабина, сверху донизу облицованная плиткой? Не могу этого представить и пока не знаю, пойду ли взглянуть на результат, когда все будет готово. Пока не знаю. Скорее всего, не пойду. Хочу, чтобы в моих воспоминаниях все осталось по-прежнему.

Я много размышляю о Кэролайн и Мередит. Думаю, что сказал Динни о том, что злые, холодные и агрессивные люди – все они несчастливы. Они так ведут себя потому, что им плохо. Мне трудно проникнуться симпатией и сочувствием к Мередит, слишком уж тяжелые детские воспоминания связаны с ней. Но сейчас, когда ее уже нет, я могу хотя бы попытаться. Ее жизнь была полна разочарований, а единственная попытка сбежать из холодного, лишенного любви дома окончилась крахом. Еще труднее сочувствовать Кэролайн, которую я никогда толком не знала, которая решилась бросить одного ребенка, а потом растила второго, не дав ему любви. Из этого легко было бы заключить, что она была неспособна любить. Не могла, не умела. Была слишком равнодушной, родилась с таким изъяном. Но я нашла последнее письмо, написанное ею, уже в старости, и теперь думаю о ней иначе.