Читать книгу "Черный легион - Богдан Сушинский"

— Чепуха, — решительно молвила «папесса». — Разведчик, диверсант такого класса отпускает на волю свидетеля, за голову которого иной его коллега трижды готов был бы рисковать жизнью… Только потому, что ты ему понравилась… Что-то не верится.

Теперь она уже сама взялась за графин, однако вовремя сдержалась, притронулась свободной рукой к локтю Марии.

— Извини, я не должна была говорить этого. Тебе ведь хотелось бы, чтобы Скорцени действительно был сражен тобой. Безумие женщины в том и состоит, что она пытается влюбить в себя даже палача, возводящего ее на костер.

— Безумие? Возможно, величие. Просто бывают случаи, когда даже костер инквизиции мы воспринимаем за костер любви.

— Поскольку многие наши костры любви мало чем отличаются в своем безумии от костров инквизиции, — неожиданно признала Паскуалина, задумчиво глядя в фиолетовый овал окна.

— Я не вижу иного объяснения. Не вижу — и все тут.

— Но ведь, отпуская тебя, Скорцени наверняка знал, что прежде всего ты отправишься сюда, в резиденцию, встретишься со мной. Он ничего не говорил такого, что должно достичь моих ушей?

— Умышленная утечка информации? Не почувствовала. Считай, что прибилась сюда, как бездомная дворняжка. Мне страшно. Позволь день-другой пересидеть у тебя. Тем более что я осталась без денег. Которые должна была получить от архитектора Кардьяни.

— Ты получишь их. Кардьяни поймет, что оставлять бедную девушку без гроша — не по-христиански.

— Но я не пойду к нему. Он мог получить приказ убрать меня.

— От Скорцени?

— Или от эсэсовки Фройнштаг. Там она правит бал. У меня создалось впечатление, что если бы Скорцени вдруг решил не похищать папу римского, Фройнштаг попыталась бы сделать это без его участия. Особа без чувств, принципов, без морали.

— Как любая соперница, — будто между прочим обронила Паскуалина. — На этой персоне остановись, пожалуйста, поподробнее.

64

Мария Сардони проснулась оттого, что лицо ее припекали солнечные лучи. Приподнявшись на локте, она обвела комнату взглядом и с удивлением обнаружила, что лежит на полу, рядом с низенькой двуспальной кроватью. Часть одеяла укутывала ее ноги, другая часть оставалась на кровати, с которой она, по всей вероятности, свалилась часа два назад, даже не почувствовав этого.

— Где я, Господи? — вслух спросила она себя, не в состоянии припомнить, куда занесла ее нелегкая. Комната была довольно просторной и совершенно незнакомой.

— Эй, есть здесь кто-нибудь?! В этой чертовой келье?!

Ей никто не ответил. Зато она с омерзением определила, что дух из ее рта исходит такой, словно она дышала, сидя в винном погребе.

— Неужели опустошила весь тот графин, который внесла служанка-монахиня во время встречи с Паскуалиной? — покаянно взглянула Мария на икону с изображением другой кающейся — Марии Магдалины. Словно специально выставленной напротив похмельного ложа, в которое, поднявшись, она поспешно вернулась.

— Так есть кто-нибудь в этом Эдеме?! — воскликнула она еще раз, но, убедившись, что вряд ли удастся дозваться кого-нибудь, поднялась с постели и, пошатываясь, подошла к креслу, на котором было небрежно развешано ее одеяние.

Чувствовала она себя прескверно. Голова буквально разламывалась. Перед глазами все плыло. Пол пошатывался вместе с нею, словно при землетрясении в шесть баллов.

Еще не совсем одевшись, Мария заметила свисающий к перилам канатик и подергала его. Звука колокольчика она не услышала, однако не прошло и двух минут, как дверь отворилась и на пороге появилась служанка-монахиня. Возможно, та же, которая принесла вчера злополучный графин с вином.

«Уж не напоила ли меня Паскуалина, чтобы сделать более словоохотливой?» — закралось в ее душу омерзительное подозрение. К Паскуалине она относилась, как обычно относятся к доброй, чудаковатой, способной на самопожертвование простушке. Одобряя при этом ее жертвенную верность папе римскому, избранный ею полумонашеский-полусемейный способ сожительства и в то же время искренне, по-женски жалея ее. Уж кто-кто, а она, Мария Сардони, способна была оценить возможности Паскуалины, признавая, что эта женщина, с ее целеустремленностью и привлекательностью, достойна лучшей, и, прежде всего, мирской, светской жизни.

— Слушаю вас, княгиня Сардони, — напомнила о себе монахиня.

— Что, княгиня?! Кто вам сказал, что я княгиня?

— Что бы вы хотели на завтрак? — демонстративно не расслышала ее вопроса монахиня.

— Вы обратились ко мне, употребив аристократический титул. Кто вам назвал его? Сестра Паскуалина?

— Могу предложить немного вина, кофе и сладости, — вновь не обратила внимания на ее вопрос монахиня. Ей было уже далеко за тридцать. Смуглое, с запавшими щеками лицо, черные, горячечно полыхающие глаза религиозной фанатички… Во всяком случае Марии хотелось именно так определить тип этой женщины — «религиозная фанатичка».

— Несите, несите свое вино. Это вы обслуживали нас вчера?

— Ванная в конце коридора, направо. Пока я приготовлю все необходимое, успеете принять душ.

Мария осеклась на полуслове и вновь удивленно уставилась на монахиню. Только теперь во взгляде ее чувствовалось уважение к вышколенности монахини, которая вела себя так, словно была не от мира сего. А уж отвечала, как говорящая механическая кукла.

— Где сейчас сестра Паскуалина?

— В ванной вы найдете все, что необходимо, дабы освежить свой дух и свое тело. В этой ванной бывает только двое людей — папа и сестра Паскуалина, — все тем же черствым, монотонным голосом просвещала ее монахиня. Оказывается, завод куклы еще не кончился. Она продолжала служить.

— Прекратите этот свой иезуитский спектакль! — не сдержалась Сардони. — Извольте отвечать, когда вас спрашивают.

— Если у вас возникнут еще какие-либо просьбы — дерните за ручку колокольчика, — едва заметно склонила голову монахиня.

— Слушай, — с простодушием пьяного человека сказала себе Сардони, — может, она совершенно глухая?

Ее слова застигли монахиню у двери. Она остановилась, замерла, потом медленно оглянулась на Сардони.

— В таком случае вряд ли вам удалось бы вызвать меня этим звонком, княгиня Мария-Виктория Сардони, — такие чувства, как обида или раздражение, монахине, к счастью, были неведомы. Как и прочие пустоты человеческих отношений. Похоже, что обычные человеческие эмоции этому полусвятому существу вообще были чужды. Марии Сардони казалось, что она столкнулась с человеком из иного, нечеловеческого, мира.

«Своих служанок Паскуалина подбирает из привидений, — проворчала она, глядя на вежливо закрывшиеся за монахиней двери. — Но до конца принцип ее отбора тебе не понять. Знала бы эта монахиня, что меня уже сто лет никто не называл княгиней… Даже слышать этот титул чудно».