Читать книгу "Чистая речка - Наталия Терентьева"

Серафима открыла рот, чтобы мне парировать, но не придумала ничего лучше, чем просто выругаться.

– Но смотри, Брусникина, ко мне потом не бегай, денег на аборт не дам.

Я подняла на нее глаза. Сказать ей, чтобы она не смела? Раз и навсегда сказать, чтобы она никогда больше не смела меня унижать, ни в классе, ни наедине?

Я долго молча смотрела на ее неровную блестящую кожу, на высветленные бакенбарды, которые она успела пригладить после нашего урока. Сейчас от нее пахло чем-то сладким и сигаретами. Не знала, что Серафима курит. Я не стала ничего говорить, вообще ничего. Взяла свою сумку и ушла.

Паша подскочил ко мне тут же.

– Пошли домой? – спросил он.

– Нет, я пойду к Маше, – ответила я, надеясь, что Маша еще не ушла.

– Я провожу, – засуетился Паша.

– Нет, Паша, у нас женские секреты, – глупым голосом, как настоящая тэпэшка, сказала я.

Паша подозрительно на меня посмотрел. Я ведь никогда так не разговариваю. Но… поверил!

– Хорошо! – заухмылялся он. – Потом я тебя с автобуса встречу, ага?

– Ага, – улыбнулась я.

Я удостоверилась, что он уехал, и пошла на танцы, по дороге попросив хлеба в столовой. Повариха, никогда особенно меня не отличавшая, неожиданно предложила мне тарелку супа и яблоко. Я с благодарностью все съела.

Виктор Сергеевич, увидев меня, улыбнулся одними глазами. Как я давно не видела этой улыбки! Когда мы разговариваем при всех, но молча.

– Вставай, Брусникина, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь после больницы?

– Взрослым человеком, – ответила я негромко, не надеясь, что он услышит.

– Три года и сто девятнадцать дней, – чуть отвернувшись, как будто ни о чем, проговорил Виктор Сергеевич.

– В смысле? – удивилась я, завязывая джазовки.

– В смысле осталось тебе еще до взрослости, – объяснил очень спокойно мой тренер, улыбаясь одними глазами.

И… и мне стало тепло, хорошо, спокойно. Я не знаю, как далеко я сейчас была от той границы, за которой кончается человеческий и божий закон, и начинается темное, страшное, нечеловеческое. Может быть, совсем рядом. А может быть, и нет. Кто может точно мне это сказать?

После занятия в класс неожиданно заглянула Маша.

– Мама разрешила мне съездить с тобой в детский дом, если ты не возражаешь, – сказала она. – А потом она меня заберет. Я хочу посмотреть, как ты живешь.

Виктор Сергеевич вопросительно посмотрел на меня.

– Я хотел тебя отвезти.

– Конечно, – кивнула я. – С Машей, хорошо? И… меньше проблем будет с Пашей.

– Ему придется привыкать, – покачал головой Виктор Сергеевич. – Ладно, разберемся.

Виктор Сергеевич привез нас, неожиданно тоже вышел из машины и пошел в детский дом.

– Хочу поговорить с вашей директрисой, – объяснил он в ответ на мой удивленный взгляд. – Чтобы оставили тебя в покое, не третировали, не воспитывали.

– Не лезли с добрыми советами… – проговорила я.

– Вот-вот…

Виктор Сергеевич не знал, конечно, какого рода советы мне давала наша и.о. Я не стала вдаваться в подробности, вгонять в краску Машу, да и заодно саму себя. Хоть я и стала взрослым человеком в больнице, передумав очень многое и услышав несказанные слова той бабушки, но не настолько.

– Брусникина! – тут же заорала тетя Таня, увидев меня в коридоре. – Сегодня твоя очередь за водой идти! Давай, руки в ноги и отправляйся! Возьми кого-то с собой, а то не допрешь!

– С больницы ж девка, Танюха!.. – укоризненно покачал головой дядя Гриша, тащивший какой-то тюк с двумя пацанами.

– Танюха тебе на базаре семечками торгует! – задиристо парировала тетя Таня. – Защитник! Неча шалаву защищать!

– Неча, неча… Неча орать бялугой!.. – пробурчал дядя Гриша и подмигнул мне. – Бяри орлов, стайкой вона слетелися на тобе посмотреть, на звязду… Пущай их воду-та тащуть, а ты иди себе прогуливайси… Сбледнула апосля больницы-та…

Мы с Машей переглянулись. Я увидела в Машиных глазах некоторую оторопь.

– Это только начало! – засмеялась я. – Моя шеф не выдержала, убежала.

– Я не убегу, – заверила меня Маша.

Я знала, что если бы Маша увидела все, что у нас бывает, она бы тоже убежала. Когда есть куда бежать, любой убежит. Но понадеялась, что за один вечер многого не случится.

– А как же мы пойдем в темноте? – удивилась Маша.

– Пашу возьмем и фонарь, еще народ наверняка пойдет. Не бойся, наоборот, здорово. Заодно родник наш посмотришь.

Тропинка к роднику протоптана хорошо, туда можно дойти в любое время года. Нападавший снег немного освещал дорогу, в лесу было не мрачно и не страшно. Паша крайне перевозбудился, оттого что я сама его позвала на родник, ему было все равно, что шла еще Маша и несколько детей помладше. Он пытался рассказывать анекдоты, как обычно, не знал конца ни одного из них, но маленькие все равно смеялись, потому что все младшие Пашу боятся и любят одновременно. Не знаю, как так может быть, но это именно так. С нами пошла и Люба, которая немного растерялась, поняв, что большая девочка из поселка – моя настоящая подружка, не просто школьная приятельница, и шла рядом, сопя, молча взглядывая на нее и на меня.

У самого родника нас догнал Виктор Сергеевич. Увидев его, вечером, в лесу, у нашего родника, о котором знаем только мы, Паша чуть не упал. Я тоже удивилась, как тренер отважился идти по тропинке, совершенно не зная, как и куда идти.

– Я здесь родился, – объяснил он в ответ на мой недоуменный взгляд. – Я тут лучше вас всё знаю. И родник этот отлично знаю. Мы из него воду пили еще до вашего рождения. Поэтому такие умные и сильные выросли, в частности я.

У Паши от ярости в разные стороны ходили щеки, уши, брови, нос. Он несколько раз начинал ругаться, но, натыкаясь на мой ласковый взгляд, замолкал.

– Интересно? – спросила я Машу.

– Очень! – искренне ответила она.

– Мне тоже, – засмеялась я.

Мы попили ледяной воды, умылись. Я очень люблю умываться этой водой, после этого странное и удивительно приятное чувство на лице – как будто что-то открывается. Не знаю, как объяснить. Лучше видишь, что ли, или легче дышать.

Мы набрали большую канистру и несколько пятилитровых банок. Все, включая маленьких, взяли банки, а Паша с Виктором Сергеевичем – канистру за две ручки. Я видела, как они посмотрели друг на друга, обернулись на меня. Я улыбнулась Паше и поймала взгляд Виктора Сергеевича, тот самый, от которого мне хочется жить и смеяться. Мы взялись с Машей под руку и пошли по тропинке. Там, где она сужалась, я пропустила Машу и всех младших вперед, а сама пошла сзади. Раньше я никогда здесь не могла идти последней. Мне казалось, что кто-то может выскочить из леса, кто-то страшный, кому названия нет, схватить меня сзади липкой корявой рукой. Но теперь я не боюсь.