Читать книгу "Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс"

А за вдохновением я снова и снова обращался к истории лейтенанта Джейсона Джея Редмана, «морского котика», получившего семь огнестрельных ранений и перенесшего почти два десятка операций. На двери своей палаты в военно-морском госпитале Бетесды он повесил написанное от руки объявление следующего содержания:

«ВНИМАНИЕ! Все, кто собирается войти. Если вы переживаете из-за меня или хотите меня пожалеть – проваливайте сразу. Свои раны я получил на работе, которую люблю, которую выполняю для дорогих мне людей, защищая свободу любимой страны. Я крепкий парень и наверняка рано или поздно восстановлюсь полностью. В каком смысле? В том, до каких физических пределов только способно восстановиться мое тело. Затем я добавлю еще процентов 20 благодаря простому упрямству. В этой палате вас ждут веселье, оптимизм и интенсивная терапия. Если вы к этому не готовы, ступайте в другое место». Подписано: «Управляющий палатой».

Я встречался с Джеем и его семьей в начале февраля 2009 года, когда он вернулся в Вашингтон, чтобы подарить свое объявление госпиталю. Встречи с этим молодым человеком и подобными ему придавали мне силы, физические и душевные, чтобы я продолжал трудиться на своем посту. Их пример постоянно был у меня перед глазами.

* * *

Я уже упоминал о необходимости готовиться к будущим потенциальным масштабным конфликтам против других государств, одновременно разрабатывая стратегии и тактики участия в войнах, в которые мы вовлечены сейчас или с которыми, вероятнее всего, столкнемся в ближайшие годы – будь то подавление повстанцев, борьба с терроризмом, «усмирение» малых государств-изгоев или преследование антиобщественных групп, что воспользовались хаосом в недееспособных государствах и последствиями гуманитарных катастроф. Именно эта военная доктрина, к которой я призывал, служила основным источником моих разногласий с Объединенным комитетом начальников штабов в рамках Национальной стратегии обороны.

Диалог по этим вопросам с высшим военным и гражданским руководством министерства я возобновил в начале января 2009 года, перед инаугурацией Обамы. Тема всплыла на последнем совещании по обороне при Буще-43; накануне президент и первая леди пригласили начальников штабов, строевых командиров и их жен, а также нескольких раненых, в Белый дом на великолепный, пусть печальный, прощальный ужин. На следующее утро мы взялись за дело. Поводом для споров на сей раз послужила речь, с которой я выступил в Университете национальной обороны – позднее она была в сокращенном виде опубликована в журнале «Форин афферс». Я начал совещание словами, что «намерен… добиться практической реализации стратегические рассуждения, которые излагал в последние два года». Я напомнил, что стратегическая обстановка резко изменилась по причине смены администрации, американского и мирового финансовых кризисов, ослабления общественной поддержки увеличения расходов на оборону, стратегического смещения фокуса внимания с Ирака на Афганистан, семи лет постоянных боевых действий и стресса для вооруженных сил – и решимости конгресса и новой администрации «исправить» бюджет министерства обороны.

Обстоятельства подкинули нам весьма заковыристую бюрократическую задачу. В 2009 году Пентагону предстояло провести сразу четыре комплексных аудита, которых требовал конгресс (аналитический обзор состояния обороны за четырехлетний период, проверка текущей ситуации с ядерным оружием, аудит космической программы и оценка программы баллистических ракет), причем все они были принципиально важными для формирования оборонного бюджета. Также следовало исполнить бюджет 2009 финансового года, получить одобрение на дополнительные военные расходы, составить проект бюджета и дополнительных расходов на 2010 финансовый год (за несколько недель) и к осени разработать бюджет 2011 финансового года. Для столь неповоротливой бюрократии, как пентагоновская, и при длительных сроках выполнения каждой программы это была поистине грандиозная задача и чудовищный вызов. Я заявил старшему военному и гражданскому руководству, что у нас нет времени делать все последовательно, а потому уже в процессе составления и подготовки отчетов для конгресса мы должны опираться на данные, в них содержащиеся, чтобы сформировать бюджеты. Я ясно дал понять, что это позволит нам использовать параллельные процессы для ускорения стратегических и программных изменений, которые необходимо внедрить. Затем попросил высказывать мнения и идеи по поводу того, как действовать дальше. И задал ряд жестких вопросов:

– Ошибся ли я, выступая в УНО?

– Вы знаете меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я и вправду ценю конструктивные дискуссии по фундаментальным вопросам?

– Каковы последствия нашей неспособности предвидеть, где понадобится использовать военную силу в дальнейшем?

– Как достичь сбалансированности, о которой я столько говорил, с учетом гибридных конфликтов, подразумевающих весь спектр возможностей – от примитивных столкновений до применения высоких технологий, и в то же время, с учетом готовности ответить на будущие вызовы со стороны «почти ровни» (например Китая)? Насколько эти варианты пересекаются?

– Как оценивать реальные риски и как такая оценка стимулирует вложение средств?

– Как нужно оценивать отдельные ведомства при оценке рисков? Можно ли сократить риски, вызванные сокращениями той или иной программы в конкретном ведомстве, за счет дополнительного стимулирования программ в другом ведомстве?

Первая возможность воплотить некоторые из этих идей в жизнь представилась еще осенью 2008 года, при подготовке бюджета на 2010 финансовый год. Конгрессмены от обеих партий неоднократно жаловались, что войны финансируются за счет дополнительных ассигнований, выходящих за пределы «базового» бюджета министерства обороны. Мне потребовалось время, чтобы сообразить – тут очередная политическая возня. Большинство конгрессменов обожают дополнительные ассигнования, потому что в них можно впихнуть (безответственно) всевозможные нужные и ненужные, гражданские и военные, разумные и откровенно глупые расходы – и заодно похвалиться заботой о своих штатах и избирательных округах, игнорируя бюджетную дисциплину. Хуже того, конгрессмены нередко вычеркивали пункты, на которые мы запрашивали дополнительное финансирование ради победы в войне, и вставляли в проект собственные программы. Да и сам Пентагон тоже не отличался невинностью в этом отношении: значительная доля расходов на оборону в «базовом» бюджете – который охватывал все операции, от реорганизации сухопутных войск до приобретения новых истребителей F-35 – уходила именно на оперативные военные траты, что сулило серьезные проблемы в случае отказа выделить министерству дополнительное финансирование.

В любом случае, учитывая критику дополнительных ассигнований от обеих партий, я решил, что пора вынести некоторые связанные с ведением войн расходы за «границы» нынешних конфликтов, то есть включать эти расходы – например, на содержание войск специального назначения, на программы помощи семьям военнослужащих – в «базовый» бюджет Пентагона. Предположив, что в ближайшие годы нам придется развертывать эквивалент нескольких бригад в различных «горячих точках» по всему миру для участия в различных кампаниях, от мелких конфликтов до миссий по подготовке кадров и оказанию помощи, в качестве эксперимента мы добавили 25 миллиардов долларов в «базовый бюджет на финансирование подобных кампаний – тем самым уменьшая потребность министерства в потенциальных дополнительных ассигнований. На последнем совещании с президентом Бушем Объединенный комитет начальников штабов отстаивал собственную версию бюджета, и президент призвал сформировать «передовой» военный бюджет – с точки зрения модернизации, переоснащения наших сил после двух войн и финансирования «незапланированных столкновений». Благосклонность Буша только усугубила традиционную практику, когда уходящая администрация одобряет военный бюджет, а новая немедленно его отвергает. Но на сей раз в новой команде был я – человек, ухитрившийся усидеть на двух стульях.