Читать книгу "Весы - Дон Делилло"

— Джек, Джек, сукин ты сын!

Выстрел.

Был выстрел.

Стреляли в Освальда.

Стреляли в Освальда.

Раздался выстрел.

Началась суматоха.

Все двери заперли.

Боже правый.

Раздался выстрел, когда его вели к машине.

Выстрел.

Началась суматоха.

Катаются и дерутся.

Когда его выводили.

Теперь его ведут назад.

В Освальда стреляли.

Полиция перекрыла все выходы.

Кричат, кричат: все назад.

Коренастый мужчина в шляпе.

Освальд согнулся.

Одно из самых нелепых происшествий.

От красных мигалок режет глаза.

Человек в серой шляпе.

Он как-то пробрался.

Полицейская охрана и полицейский кордон.

Люди. Полиция.

Вот молодой Освальд.

Его выволакивают.

Он лежит ничком.

Внизу живота у него огнестрельная рана.

Он побелел.

Освальд побелел.

Лежит в «скорой».

Голова откинута.

Без сознания.

Болтается.

Его рука болтается, свесившись с носилок.

Теперь «скорая» отъезжает.

Вспыхивают красные мигалки.

Молодого Освальда быстро увозят.

Он совсем побелел.

Помнишь «скорую» защитного цвета в Ацуги, которая заворачивает на летное поле, воздух дрожит от жары, и оттуда выбирается пилот?

Ли чувствовал себя совсем неважно. Сначала в него выстрелили, затем попытались сделать искусственное дыхание. Еще в учебке морской пехоты он понял, что при ранении в живот это последнее дело.

Он видел, как его ранили, — его снимала камера. Сквозь боль он смотрел телевизор. Сирена панически выла, значит машина неслась на полной скорости, но он не ощущал движения. Какой-то человек, нагнувшись к нему, произнес, что если Освальду хочется что-то сказать, пусть говорит сейчас. Несмотря на боль, несмотря на потерю восприятия везде, кроме того места, где болело, Ли наблюдал, как реагирует на буравящее жжение пули.

Помнишь, как выглядел пилот, астронавт в шлеме и резиновом костюме?

Все покидало его, по краям все ощущения растворялись в пространстве. Он знал, что находится в «скорой», но уже не слышал ни сирены, ни человека, который просил его говорить, судя по голосу — дружелюбного техасца. Осталось только одно — издевательская боль, искаженное лицо по телевизору. В Хайделе спрятаны крик и ад. Он смотрел в полумрак чьей-то каморки с телевизором.

Все, что мы имеем при себе, отпадает, сумерки и дым из трубы. Откуда взялся металл у него в теле?

Ему было больно. Он знал, что такое «больно». Достаточно посмотреть в телевизор. Рука лежит на груди, рот собрался в понимающее «о». Боль стирает слова, затем мысли. У него осталась только дыра, проделанная пулей. Через селезенку, желудок, аорту, почки, печень и диафрагму. Осталось только чистое восприятие пули. И сама пуля, медь, свинец и сурьма, В тело поместили металл. Вот что причиняет боль.

Но помнишь, как люди смотрели на взлет самолета? Поражались, как быстро он скрылся в дымке.

Его зарегистрировали в «Паркленде» в 11:42. Основная жалоба — огнестрельное ранение.

Выявили, что сердце вялое, совсем не бьется. Фактический пульс не установлен. Зрачки неподвижны и расширены Кровоток в сетчатке отсутствует. Дыхательных движений не совершается. Пульс не прощупывается. Скончался: 13:07. При закрытии тела пропали два тампона.

Космическая авиация.

Белый полуденный кошмар высоко в небесах над Россией. Я тоже и ты тоже. Он чужак в маске, падает.

Если смотреть со стороны, можно предположить, что заговор — это идеально работающий план. Молчаливые безымянные люди с душой без прикрас. Заговор — это все, чем не является обычная жизнь. Игра изнутри, холодная, уверенная, сосредоточенная, навеки закрытая от нас. Это мы — несовершенные, наивные, пытаемся извлечь приблизительный смысл из ежедневной толкотни. У заговорщиков — недосягаемые для нас логика поведения и дерзость. Все заговоры — одна и та же напряженная история людей, обретающих связность в преступном деянии.

Но, может быть, и нет. Николас Брэнч считает, что знает лучше. Он достаточно долго изучал дни и месяцы, предшествующие двадцать второму ноября, и сам этот день, чтобы прийти к выводу: заговор против президента — хаотичное мероприятие, которое привело к недолгому успеху, в основном случайно. Ловкачи и дураки, двойственность и жесткая воля, а также — какая была погода. У Брэнча есть не только материал, полученный в результате внутреннего расследования Управления: Эверетт и Парментер до какой-то степени пошли на сотрудничество, — он располагает также основной информацией о последних стадиях заговора, которую предоставили источники из «Альфы-66».

Документы продолжают поступать. Куратор прислал журналы наблюдений ФБР. Прислал тридцатипятичасовой фильм, полную хронику событий на выходных после 22 ноября. Прислал обработанную на компьютере версию любительского фильма Запрудера — 8-мм пленку, отснятую производителем одежды, стоявшим на бетонном парапете над Элм-стрит, когда начали стрелять. Эксперты тщательно изучили каждую смутную деталь этого фильма. Это основная хроника убийства — и главный символ неуверенности и путаницы. Здесь запечатлен мощный момент смерти, расплывчатые пятна, обрывки и тени.

(Анализ фильма и других фактов привел Брэнча к выводу, что первый выстрел произошел гораздо раньше, чем предполагается в большинстве гипотез. Возможно, в 186-м кадре. Губернатор Конналли был ранен через 2,6 секунды, в 234-м кадре. Сокрушительный выстрел, убивший президента, раздался через 4,3 секунды после этого. Хотя Брэнч уже сделал четкие выводы, он все равно посмотрит компьютерную версию фильма Запрудера. Он зашел уже слишком далеко, чтобы останавливаться.)

Куратор прислал специальный отчет ФБР, в котором подробно описываются сны свидетелей убийства Кеннеди и Освальда, которые им привиделись в ночь после этих событий.

Куратор прислал материалы о Бобби Дюпаре. Брэнч узнал о Дюпаре только от Куратора. Но откуда о нем знает сам Куратор? Рассказывал ли кому-нибудь Дюпар о своем участии в покушении на Уокера? Проговорился ли о нем Освальд в Новом Орлеане?

В записях имеются тревожащие пропуски, периодические пробелы. Конечно, Брэнч понимает, что Управление — секретная структура. Они не выдадут того, что знают, другим агентствам, а тем более публике. Вот почему та история, которую он взялся писать, секретна, предназначена для внутренней коллекции ЦРУ. Но почему и от него утаивают материал? Они чего-то не договаривают. С недавних пор Куратор с опозданием выполняет определенные запросы, а некоторые вообще игнорирует. Что они скрывают? Сколько еще всего? Может, есть некое внутреннее ограничение на выдачу секретной информации? Нельзя выдать все, даже своему человеку, поклявшемуся молчать. Перед отставкой Брэнч анализировал разведданные, пытался логически связать массу разрозненных фактов. Он считал, что секреты — ребячество. На него не производили впечатления достижения тайных служб, кураторов шпионов, подпольного персонала. Они создают пространную теологию, кодифицированный объем знаний, который, по сути своей, — материал для игры в хранение секретов, одно из самых острых удовольствий и конфликтов детства. Теперь Брэнч думает, что, возможно, Управление защищает чуть ли не свою сущность — свою истину, свою теологию секретов.