Читать книгу "Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев - Корнелиус Райан"

Некоторые выбрали другой путь. Для Геббельсов единственным выходом из положения было самоубийство. Вернер Науман неделями пытался переубедить Магду Геббельс, но она была непоколебима. Теперь время пришло. В половине девятого 1 мая Науман разговаривал с Геббельсом и его женой, когда Магда вдруг «встала и вышла в комнаты детей. Через некоторое время она вернулась, бледная и взволнованная. Геббельс начал прощаться. «Он сказал мне несколько личных слов — ничего о политике или о будущем, просто попрощался», — вспоминал Науман. Покидая бункер, Геббельс попросил своего адъютанта Гюнтера Швагермана сжечь тела его и его семьи, он вместе с женой медленно поднялся по лестнице и вышел в сад. Он был в фуражке и перчатках. Магда «дрожала так сильно, что еле передвигала ноги». Больше живыми их никто не видел. Дети тоже были мертвы, и сделал это человек, подозрения на которого могли пасть в последнюю очередь. «Единственным человеком, кто входил в детские в последние минуты перед самоубийством Йозефа и Магды, была сама Магда», — свидетельствовал Науман.

Не всем, кто прорвался из бункера, повезло. Многие погибли. Другие — не прошло и нескольких часов — попали в руки русских; телохранитель Гитлера Отто Гюнше двенадцать лет проведет в советской тюрьме. Некоторые вскоре были тяжело ранены: пилот Ганс Баур, бежавший с маленьким портретом Фридриха Великого, подарком Гитлера, потерял сознание, когда осколком снаряда ему оторвало ногу, и очнулся в русском госпитале уже без картины. Кто-то, как Мартин Борман, таинственно исчезли. Немногим удалось бежать или, что было ничуть не хуже, попасть в руки англо-американцев.

Трое остались в бункере и покончили с собой: адъютант Гитлера генерал Бургдорф; начальник штаба ОКХ генерал Ганс Кребс и капитан СС Франц Шедле из охраны бункера.

И теперь — с исчезновением всякой другой власти — вся ответственность за безопасность города, его защитников и жителей легла на плечи одного человека: генерала Карла Вейдлинга. Берлин был объят огнем. По Унтер-ден-Линден и Вильгельмштрассе двигались танки. Бои бушевали по всему Тиргартену и зоопарку.

Русская артиллерия обстреливала город с оси восток — запад. Войска скопились на станциях метро на Александерплац и Фридрихштрассе, ожесточенный бой продолжался в рейхстаге. Вейдлингу не оставалось ничего, кроме как капитулировать, однако он понимал, что должен посоветоваться со своими офицерами. Он созвал военный совет и объяснил ситуацию. По его собственным словам, он «проинформировал их обо всем, что произошло за последние двадцать четыре часа, и о своих планах. В конце я предложил им принять собственные решения, но альтернативы они не видели. И все-таки те, кто хотели сделать попытку прорваться, могли попробовать».

Днем 2 мая 79-я гвардейская стрелковая дивизия Красной армии перехватила радиосообщение: «Внимание, внимание. Говорит 56-й танковый корпус. Просим прекратить огонь. В двенадцать пятьдесят по берлинскому времени мы высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг. Ждем ответа». Русские ответили: «Вас поняли. Вас поняли. Передаем вашу просьбу начальнику штаба». Получив это сообщение, генерал Чуйков немедленно приказал прекратить огонь. В двенадцать пятьдесят 2 мая полковник фон Дуффинг, начальник штаба Вейдлинга, и еще два офицера вышли на Потсдамский мост с белым флагом. Их доставили в штаб-квартиру Чуйкова. Вскоре приехал и Вейдлинг. Позже в тот же день мощные громкоговорители по всему городу сообщили об окончании военных действий. «Каждый час конфликта, — гласил приказ генерала Вейдлинга, — усиливает страшные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых… Я приказываю немедленно прекратить огонь».

Хотя отдельные перестрелки вспыхивали еще несколько дней, официально битва за Берлин завершилась. Люди, отважившиеся в тот день выйти на площадь Республики, увидели над рейхстагом развевающийся красный флаг. Он был водружен, когда сражение еще продолжалось — ровно в 1.45 ночи 30 апреля.

* * *

Хотя русские знали, что бункер фюрера расположен под имперской канцелярией, чтобы найти его, понадобилось несколько часов. Людей хватали на улицах и расспрашивали о его местонахождении. Одним из таких был Герхард Менцель, фотограф, который и не слыхивал о бункере, однако он направился с одним из отрядов солдат к разрушенной имперской канцелярии. Русские саперы с миноискателями прокладывали путь через лабиринты подвалов и переходов. Как только разминировалась комната или коридор, другие солдаты собирали документы, папки и карты. Менцелю вдруг протянули найденный бинокль и приказали уйти. Оказалось, что они прибыли в сам бункер фюрера.

Первыми обнаружили трупы генералов Бургдорфа и Кребса. Оба офицера сидели в коридоре-приемной за длинным столом, заставленным бокалами и бутылками. Оба застрелились. Их опознали по документам, найденным в их мундирах.

Майор Борис Полевой, вошедший в бункер с одним из первых поисковых отрядов, быстро обследовал все помещения. В маленькой комнате на прикрепленных к стенам полках из спального вагона он нашел детей Геббельса. Трупы Йозефа и Магды лежали на полу. Оба трупа были преданы огню, как вспоминал Полевой, и только лицо Геббельса было узнаваемо. Впоследствии русские приложили немало усилий к тому, чтобы выяснить, как туда попали тела родителей. Вероятно, после частичной кремации кто-то принес их обратно в бункер, однако так и не выяснилось — кто. «Смотреть на тела детей было ужасно, — сказал майор Полевой. — Только старшая, Хельга, казалось, успела испугаться. На ней были синяки. Все были мертвы, но остальные лежали с очень спокойными лицами».

Советские врачи немедленно обследовали детей. Ожоги вокруг губ наводили на мысль о том, что детям дали снотворную микстуру, а затем отравили во сне, раздавив между зубами таблетки с цианидом. Из синяков Хельги врачи сделали вывод, что она проснулась во время отравления и сопротивлялась, так что ее пришлось удерживать. Когда тела вынесли из канцелярии во двор Чести, чтобы сфотографировать и прикрепить идентификационные ярлыки, Полевой обвел последним взглядом комнату смерти. На полу валялись детские зубные щетки и раздавленный тюбик зубной пасты.

Почти сразу же особая команда экспертов нашла тело Гитлера, погребенное под тонким слоем земли. Русский историк, генерал B.C. Тельпуховский, не сомневался, что это фюрер. «Тело было сильно обуглено, но голова не тронута, хотя затылок размозжен пулей. Зубные протезы вылетели и лежали рядом с головой». По мере того как поблизости находили другие сожженные тела, начали возникать сомнения. «Мы нашли человека в военной форме, чье лицо было похоже на лицо Гитлера, — вспоминал Тельпуховский, — но он был в штопаных носках. Мы решили, что это не может быть Гитлер, ведь вряд ли фюрер рейха мог носить штопаные носки. Там было еще тело недавно убитого человека, но не сожженное».

Вопрос с двойниками осложнился еще больше, когда первое тело положили рядом со вторым, а охранников и персонал бункера попросили идентифицировать их. Либо они не могли это сделать, либо не хотели. Несколько дней спустя генерал-полковник Василий Соколовский приказал провести стоматологическую экспертизу обоих трупов.

Разыскали Фрица Эхтмана и Кете Хойзерман, зубных техников, работавших в клинике дантиста Гитлера Блашке. Эхтмана привезли в Финов около Эберсвальде в 25 милях к северо-востоку от Берлина. Его попросили нарисовать зубы Гитлера. Когда Эхтман закончил, следователи ушли с рисунком в другую комнату, а вскоре вернулись. «Совпадает», — сказали ему. Затем русские показали зубному технику всю нижнюю челюсть и зубные протезы Гитлера.