Читать книгу "Хаосовершенство - Вадим Панов"

— На этот случай есть одно хорошее средство, — усмехнулась Эмира.

— Какое?

— Молись!

… Истребители встретили посланную с флотилии авиацию в тридцати километрах севернее Станции, вдали от русских ПВО, которые могли бы внести в картину боя ненужные штрихи.

Двадцать первых машин навязали бой самолетам прикрытия, а десять оставшихся, специально задержавшиеся в пути, набросились на транспортные вертолеты. План предполагал уничтожение до сорока процентов десанта, и летчики, прекрасно понимающие, что чем лучше они отработают, тем легче придется обороняющим Станцию безам, горели желанием сделать эту цифру еще внушительнее.

«Сапсаны» превосходили палубные «Ястребы» по всем параметрам. Разработанные как «самолеты-убийцы», призванные обеспечить своей авиации «чистое небо», «Сапсаны» били многофункциональные истребители противника с яростью и беспощадностью настоящих охотников. Более скоростные, более маневренные, обладающие более высоким «потолком», а значит, имеющие возможность атаковать сверху, «Сапсаны» уже через три минуты сражения обеспечили себе приятный счет «4:0» по самолетам и «7:0» по вертолетам.

В «Ястребах», конечно, тоже не «желторотики» сидели, летчиков во флотилию подбирали самых опытных, но слишком уж велика была разница в классе машин.

«10:3» по самолетам. «15:2» по вертолетам…

Однако выиграть бой у «Сапсанов» не получилось бы и при самых благоприятных обстоятельствах: с севера накатывала вторая волна «Ястребов», с востока приближались поднятые с аэродрома русские «МиГи», поредевшие вертолеты упрямо продолжали путь к Станции, летчики из прикрытия пришли в себя, озверели, осознали свое численное превосходство, и выбивать цели стало гораздо труднее.

К тому же начали заканчиваться боеприпасы, и уцелевшие «Сапсаны» один за другим выходили из боя, набирали скорость и уходили на юг, к промышленной зоне «Науком», — возвращения на Станцию план не предусматривал.

Я уже здесь или я еще там?

А была ли я там? И где это — здесь?

На Земле?

В благословенном Срединном мире, будь он трижды проклят со всей своей грязью! Разве хорошо быть здесь, то есть там, которое кажется оттуда пугающим сном? То есть не оттуда, а отсюда… То есть…

Где я?

Там или здесь?

Патриция открыла глаза и увидела ничто.

Я, наверное, нигде, но почему я не там? Ведь там хорошо и спокойно, там совсем по-другому. Не так, как здесь… Разве я не захотела остаться там? Ведь если захотела, я бы осталась. Там так хорошо…

Ты получила ответ?

Какой ответ?

За которым ходила так далеко, что увидела «там».

Разве нужен ответ?

Ты за ним ходила. Ты должна была получить их согласие.

Зачем мне согласие на то, что я сделаю в любом случае? Зачем мне согласие на то, что я должна сделать?

Это ответ? Они ответили или нет?

Они промолчали. Они знали, что я все поняла.

Где я?

Пэт открыла глаза и увидела никогда.

Почему ты не осталась там, где хорошо? Они ведь не были против. Зачем возвращаешься в благословенный, будь он трижды проклят, Срединный мир? Зачем возвращаешься домой?

Потому и возвращаюсь.

Пэт открыла глаза. И увидела несебя.

Я должна быть здесь. Должна сделать двадцать четыре шага, которые приведут меня в настоящий дом, за стенами которого умирают люди. Настоящие люди, а не бесплотные создания из снов. Умирают, жертвуя собой ради меня. Ради того, чтобы умерло еще больше людей. Ради того, чтобы вновь раскрутить Великое Колесо.

Настоящие люди умирают, чтобы Патриция смогла сделать двадцать четыре шага, а потом еще один. Самый важный. Ради того, чтобы Избранная провела Великую Церемонию…

— Внимание! Вы находитесь в запретной зоне! Немедленно прекратите беспорядки и покиньте пределы запретной зоны! В случае неповиновения к вам будут применены…

То ли забыли остановить трансляцию, то ли специально не стали, но репродукторы орали так сильно, что перекрывали даже какофонию выстрелов, разрывов гранат и воплей «зеленых». Орали, добавляя в картину боя бессмысленный шум. Кому, скажите на милость, интересно, что будет применено в случае неповиновения?

— Внимание! Вы находитесь в запретной…

— Что дальше?! — прокричал Саймон. — Мысли есть?!

— Хочу здесь все разворотить! — весело отозвался Дрогас. — Готовлюсь!

На втором периметре безы сдерживали толпу гораздо жестче, чем на первом. Лупили из травматических пулеметов, вылили весь запас «липучки», растратили все гранаты, даже огненную стену устроили на прощанье. Отступить безам все равно пришлось, но поставленную Щегловым задачу они выполнили: через второй периметр перевалила не толпа и не колонна, а разрозненные группки фанатиков. Запал иссяк, и даже самый отъявленный оптимист не поставил бы на то, что этим измотанным людям по силам взять еще одну преграду.

Инспирированный «Остановим Ад!» штурм закончился, а Хост так и не приступил к основной задаче: все оставленные безами бункеры были отключены от внутренней сети Станции.

— Нам нужно дальше! — Саймон снял с пояса фляжку и хлебнул воды.

— Я знаю.

— И что?

— Ничего… — Стефан приложил руку к левому уху, внимательно выслушал сообщение от оператора, сидящего в компьютерном центре «Остановим Ад!», после чего резко рванул Хоста за плечо: — Быстрее!

— Куда?!

— Быстрее!!

Дрогас буквально тащил Саймона подальше от укреплений второго периметра. Сообразительные телохранители мчались следом. Уцелевшие репродукторы продолжали голосить, но теперь в какофонию вклинился еще один звук — нарастающий гул.

— Что? — на бегу спросил Хост. — Что это?

Никто не ответил. А в следующий миг земля содрогнулась и слова стали бессмысленными…

Думаете, самое страшное — это взрыв?

Ошибаетесь.

Самое страшное — его ожидание.

Взрыв — мгновение. Огонь, секунда ужаса, волна, сметающая все на своем пути, летящие прочь обломки и понимание, что на этот раз пронесло, что шарахнуло в стороне. Но миг счастья тут же сменяется тоскливым ожиданием следующего взрыва.

Ожидание.

Нарастающий вой становится все громче, все объемнее, и время тянется бесконечно. Вой закладывает уши, а потом и душу. Ты холодеешь. И начинаешь инстинктивно вгрызаться в землю, словно лишний сантиметр спасет тебя от крепкого удара раскаленной боеголовки. Или же вскакиваешь, бежишь прочь, не думая ни о чем, в бессмысленной попытке удрать от ужасающего воя. Или же просто лежишь и считаешь про себя, чтобы отвлечься. Чтобы не думать обо всем этом дерьме. Чтобы не сойти с ума.