Читать книгу "Жизнь во время войны - Люциус Шепард"

– Думаешь, не выстрелю? – крикнул Тулли. – Я одного себе не прощу – что это я тебя таким сделал.

Вместо Тулли Минголла теперь видел черную тень, творение тьмы, пустоту ненависти, пустоту с мускулами, потным лбом и налитыми кровью глазами.

– Хуй с тобой, Тулли, – сказал он и, собрав весь свой гнев в поток ядовитой энергии, заставил Тулли завертеться волчком. Автомат разрядился. Бессмысленные слепые выстрелы буравили потолок, стены, пол. Тулли хотел выставить автомат в окно, уронил его, схватился за голову, зашипел, и шипение обернулось криком. Упал на кровать, перекатился на бок, пальцы дрожали на висках, словно он силился затолкать мысли обратно в голову, но они лезли наружу, вспухая гневом у него под черепом. Затем все кончилось. Мигнуло и опустело, слепые глаза уставились на стену и на черный деревянный крест – словно щель в страну темноты.

Минголла плакал. Он знал это по тому, что мокрым стало лицо, еще по каким-то знакам, но ничего не чувствовал. Слезы были излишеством – как если бы от переполнения в нем просто открылся кран. Минголла отвернулся от окна, и маленькие кривоногие человечки отодвинулись подальше; они смотрели безразлично, не выказывая ни страха, ни каких-либо еще сильных эмоций. Ничего интересного, понял Минголла, они не увидели. Слезы и убийства были для них рутиной, и, не вникая в ситуацию, они понимали, что дело их не касается; слез и смертей им хватало собственных, к чему разбираться в несчастьях чужих людей и тем более влезать в их моральные заморочки. Все это Минголла прочел на их лицах, все это понял, оценил и даже восхитился.

У подножия холма, на берегу узкого ручья стоял Минголла и, оглядываясь назад, меньше чем в сотне ярдов видел окраину деревни. Безмятежность, бугенвиллеи в оконных горшках, кудрявый дым из коленчатой латунной трубы, по колее бредет старик. Панораму ничего не заслоняло, но Минголла знал, что это иллюзия. Двери закрыты, пути назад не было. Он посмотрел на зеленый склон, внушительный, как холм на Муравьиной Ферме. Только этот подъем казался еще более зловещим. Пустая молчаливая громада сулила пять жестоких лет, но не обещала ни высокой цели, ни счастливого финала, и Минголла не решался сделать шаг вперед.

– Ты думаешь о Тулли? – спросила Дебора.

– Нет, – сказал он. Она удивилась.

– Не знаю почему, – объяснил Минголла. – Просто не думается.

– Я знаю, как это... сразу не получается думать о важном. Нужно, чтобы отстоялось.

– Может быть, – сказал он. – А может, это не важно.

– Неправда.

– Откуда ты знаешь, что для меня правда?

– Знаю. – Глаза у нее были широко раскрыты, рот сжат, словно она пыталась что-то спрятать. – Я точно знаю.

Они сидели у ручья на большом камне, собирая силы для подъема. Во всем пейзаже только этот ручей и обладал энергией. Чайного цвета поток бежал по каменистому дну, вспениваясь на преградах белыми кружевными нитями; над водой торчали рыжие с железными прожилками валуны, под ними танцевали мальки. Берег окаймляли заросли мелких цветов, бледно-желтые бутоны с брызгами красного в центре, темный волокнистый пух на стеблях. Куда бы ни смотрел Минголла, глазам открывалась бесконечность деталей, замысловатая мозаика жизни с узором слишком изощренным и запутанным – эта сложность мешала верить в то, что он понимает хоть что-нибудь, напоминала, как безрассудны его суждения, как слепы бывают ненависть и любовь. Остаться тут, думал Минголла, сидеть и ждать тех, кто совсем скоро откроет на них охоту. Сквозь просветы в облаках пробивались серовато-водянистые лучи солнца, они словно ощупывали эти замечательные стебельки, завитки и пушистые волокна, текли по ним и наполняли воздух одним-единственным беспокойством – равномерным колебанием давления и тепла, но и оно тревожило Минголлу, как будто прятало в себе медленные тени или разноязычные крики. Все было неясным, даже желание сидеть и ждать. Наконец какой-то импульс все же поднял его и потащил наверх.

Подъем был медленным. Они подпрыгивали и спотыкались, словно путь им преграждали все их сомнения. Однако, добравшись до вершины и оглядев сверху Дарьенские горы, бугрившиеся до самого горизонта джунглями, Минголла и Дебора поняли, что попали в одно из тех странных зеленых мест, где живет Бог, где постижима структурная необъятность жизни и начерчены все ее тропы. Низкое закатное солнце вырвалось из облаков, и его тяжелое золото, отражаясь от их грязно-серых каемок, высекало блеск минерала из каждого цвета. Склоны сверкали зеленью, воздух испускал во все стороны сияние, а пейзаж был столь запутанным и ясным одновременно, что сами собой открывались надежды и волшебные возможности. Над одним холмом, изгибаясь, уходила в забвение радуга, вокруг другого описывал круги ястреб, косые линии дождя штриховали вершину третьего. Знаки или предвестия. Словно каждый зеленый купол обладал индивидуальностью, характером и ценой. Зрелище подняло Минголле настроение, а по пути вниз вернулось доверие.

Они шли быстро, неслышно, отводя автоматами ветки, продвигаясь вперед с той легкостью, которую может дать лишь ощущение цели, и Минголла как будто сам становился легче, словно с каждом шагом ронял на землю кусок прошлого... так оно и было, он это понимал. Прошлое невесомо, Ломко, они оставляли позади все, что хорошо знали, оставляли друзей и врагов...

..Дэвид...

...да...

...ты идешь слишком быстро...

...вниз легко... сбережем время...

...это только кажется, что легко, ногам вниз труднее, чем наверх... скоро почувствуешь...

..хорошо...

...оставляли позади память и привязанность, честность и лживость...

...смотри, Дэвид... какая птица...

...ага, странная...

...видел, какой у нее хвост и рубиновые перья на грудке... это кецаль...

...и что...

...они очень редкие... нам просто повезло, что попалась...

...повезло... угу, конечно...

...не смейся... нам грех жаловаться...

...Тулли... повезло? ...Панама... повезло?..

...больше, чем другим...

...оставляли позади страх смерти и жажду жизни, оставляли надежду и безнадежность...

...когда я только вступила в движение...

..хватит с меня этого говна, Дебора...

...нет, ты послушай... когда я только вступила в движение, мы, почти тридцать человек, весь сезон дождей просидели в Петэне... это было ужасно, мы жили как амфибии, крыши прогнили, одежда заплесневела... у всех простуды, дизентерии, у кого-то даже лейшманиоз...

...оставляли позади привычное, предсказуемое...

...что...