Читать книгу "Песнь копья - Илья Крымов"

— Тогда вот ей мой приказ…

* * *

Тот день Майрон провёл взаперти, внутри своего кабинета. Он попросил ученика о покое чтобы сосредоточиться на воздухе, наполнявшем тело и исходившем вовне. Часы пролетели прежде чем седовласый открыл глаза. Вечер настал, — о том твердил внутренний хронометр.

Он поднялся и открыл шкаф, где в футляре с бархатными гнёздами лежал его старый посох, разобранный на сегменты и давно не используемый. Самый драгоценный дар, символ призвания, опора могущества… и совершенно ненужный предмет после омертвения астрального тела.

Но кроме посоха шкаф хранил и другие артефакты. Внутри лежал в ножнах длинный кинжал с навершием в виде совиной головы и хрустальным лезвием, от которого шёл мороз. На подставке покоился небольшой чёрный арбалет, украшенный изображениями разных падальщиков и с прикладом в виде распахнутой шакальей пасти. Тускло поблескивал белой рукояткой атам самого Майрона; его зачарованное бронзовое лезвие могло резать камни и металлы, однако теперь в нём не осталось нужды. В подвешенной кобуре покоился пистолет с колесцовым замком, самый обычный, но заряженный керберитовой пулей, способной убить любого волшебника. Наконец, внутри лежал цилиндр чёрного металла. С одного конца он был плоским, с другого же находился крупный красный кристалл аловит огранки «бриллиант».

Майрон взял цилиндр в руку, ощутил его тяжесть, присоединил к живым пальцам бронзовые, — длины Светоча Гнева хватало на полторы ладони.

Седовласый создал этот необычный меч на излёте своей практики, когда заклинания ещё слушались, но он знал, что со временем потеряет контроль над Даром. Чертежи Майрон добыл из старых книг, которые нашёл в Шангруне. Извёл много попыток, много материалов, но преуспел. Оболочка из чёрного чугуна, сердечник из чистого золота, проецирующий элемент — огненный кристалл аловит. Такая простая конструкция, но такие сложные заклинания. Кроме того, оболочка и сердечник были разделены прослойкой свинца глубокой отчистки, который мог изолировать некоторые виды энергий и придавал рукояти дополнительный вес.

Майрон прицепил кобуру к поясу, достал из шкафа два кожаных ремешка со вшитыми магнитами и затянул их на левом предплечье, после чего прилепи к магнитам Светоч Гнева. Прежде чем закрыть дверцы шкафа, он снял с крючка бархатный мешочек. Оттуда на ладонь выпал кусок магического янтаря, содержавший маленький тёмно-сиреневый кристалл.

Накинув плащ и взяв из корзины у двери двуручный меч, Майрон переступил через порог. Когда он выводил торгаста во двор, у ворот конюшни ждал Обадайя. Ученик переминался с ноги на ногу и ёжился как от сырости, хотя воздух был бархатно-тёплым.

— Я постараюсь вернуться не позже рассвета. Пригляди за усадьбой, рассчитываю на тебя.

Отрок шмыгнул носом, его губы шевелились слегка, глаза избегали прямых взглядов, а на красивом лице появлялись красноватые пятна. Невольно Майрон вспомнил, каким был его ученик в день встречи, такой спокойный, безмятежный ребёнок. Лишь позже, когда они по-настоящему сблизились, рив понял, — это была защита. Обадайя слишком многое увидел и понял в свои восемь лет, он заперся от мира внутри собственной головы и смотрел на всё как сквозь мутное стекло, дабы не раниться больше.

Теперь мальчишка оправился настолько, что полноценные чувства не давали ему покоя и Майрон не мог решить, гордиться этим, или волноваться.

— Вам нужна помощь?

— Нет.

— Вы хотите призвать обитателей чащобы? Если так, то прошу, не надо!

— Оби, — бронзовые пальцы коснулись подбородка мальчика и подняли его лицо. — Не беспокойся. Ни за мою жизнь, ни за жизни людей, явившихся с севера. Я предложу им выбор и буду молить Господа-Кузнеца, дабы Он послал им мудрость выбрать правильно. Ты тоже помолись, в молитве мы редко получаем ответы, но обретаем спокойствие духа и силу для жизни.

Сказав это, Майрон поднялся в седло и торгаст поскакал, унося своего всадника от земли, но не от её тягот. Тревога навалилась на отрёкшегося волшебника, хотя он и не боялся того, что вскоре могло произойти. В тот миг седовласый видел себя курителем мока[68], который смог преодолеть сие гибельное пристрастие, но вновь очутился в шаге от срыва. И это чувство возбуждало.

Пока чудесный конь скакал в небесах, Майрон Синда предавался воспоминаниям, смотря на прошлую свою жизнь как на чужую. Многие дела остались в его памяти, теперь они выглядели как дела кого-то другого. Добрые и дурные. Но лишь до тех пор, пока сердце не содрогалось от стыда и угрызений совести, а в животе не разрасталось пламя гнева. Это ведь он сделал. Всё это натворил он. Стыд, вина, они жили внутри Майрона как впавшая в спячку болезнь, которая могла пробудиться в любой миг. Особенно страшен был гнев, и лишь один только человек ограждал седовласого от погружения в звериное неистовство, — Обадайя.

Майрон спрятался от остального Валемара и вёл жизнь затворника, насколько был в силах обучая мальчика волшебству. Но кажется, его маленький скит вскоре погибнет, он уже погибал, это было несомненно. Сначала Синда потерял свой Дар, едва не убил ученика, затем в их дом вторглись чужие. Они страждут, их жизни под угрозой, но всё же они чужие… и, наконец, Оби нужен новый учитель. Необходим! Седовласый уже смирился с этим. Он понимал, что мальчику и так не повезло, рыбаки[69] не нашли его в срок, время было упущено, а теперь ещё и всё это. Для истинного учителя невыносима сама мысль, что он мешает ученику раскрыться. Истинный учитель должен защитить ученика… Даже от самого себя.

Всё разливалось на глазах. Вскоре Оби покинет Ладосар и рив уйдёт тоже, куда-нибудь далеко, где его не найдут. А орийки пускай живут, они выносливые, они смогут процвести. Так уж складывалась жизнь, оставалось принять её. И всё же эти перемены причиняли Майрону боль, отчего в животе росло пламя гнева.

Торгаст достиг Безлюдного берега в темноте, и сверху виднелись костры, разложенные подальше от кромки вод. Запах дыма витал в воздухе, гоняемый переменчивым ветром, едва слышно звучали голоса. Майрон повёл волшебного зверя в сторону, спустился вдали от костров и караулов, привязал уздечку к лежавшему среди камней бревну.

Он шёл к лагерю неспешно, наслаждаясь шёпотом Седого моря, потягивал мандрагоровую ракию, которая впитывалась в слизистую рта и пищевода, закипала в желудке. Восхотелось курить, и тогда Майрон оттянул край экстрамерного кармана, бывшего внутри его плаща. В кармане помещался весь Лаухальганда. Ушастый шарик широко зевнул, почувствовав свежий воздух, замяукал.

— Трубку, пожалуйста.

Драгоценность была выплюнута наружу вместе с кисетом. Чаша-пасть наполнилась табаком и вскоре тот сам затлел, ибо в глаза трубки-дракона были вставлены маленькие аловиты. В горле же его имелась овальная пластина из топаза, которая ярко горела жёлтым во время затяжек. Этот свет был виден издалека, и приближение отрёкшегося волшебника заметили.