Читать книгу "Повелитель Самарканда - Роберт Говард"

— Ты? — ахнул я. — Ты — Иштар, богиня Хему?

— Да! — Она поднялась на колени, ломая белые руки. — О, человек, кто бы ты ни был… даруй мне милосердие, если оно вообще существует! Снеси мне голову с плеч и покончи с моими муками, длящимися уже целую вечность!

При этих словах я попятился и опустил меч.

— Я пришел убить кровавую богиню, — проворчал я. — Я не собираюсь убивать хнычущую рабыню. Если ты — Иштар, то… что же все это значит?

— Слушай же, и я расскажу тебе! — вскричала она, придвинувшись ко мне на коленях и ухватив меня за подол кольчуги. — Только выслушай меня, а потом даруй ту малость, о которой я прошу… ударь меня своим мечом!.. Я — Иштар, дочь царя сумеречной Лемурии — страны, давным-давно погрузившейся в море. Еще в детстве я была отдана в жены Посейдону, богу моря. Той жуткой, таинственной брачной ночью, когда я лежала на груди океана, Посейдон даровал мне вечную жизнь, которая за долгие века моего плена стала сущим проклятием… Но тогда я жила в пурпурной Лемурии, молодая и красивая, как и сейчас. В то время как мои товарищи по детским играм старели и седели, я оставалась прежней. А потом Посейдон устал от Лемурии и Атлантиды. Он встал и тряхнул своей пенистой гривой. Его белые скакуны промчались над степями, шпилями и алыми башнями, но, как и прежде, волны моего владыки, Посейдона, мягко вынесли меня на берег. Там меня и нашли жрецы. Жители Хему утверждают, что пришли на эти берега из Лемурии, но на самом деле они — раса рабов, говорящих на ублюдочном языке. Когда я заговорила с ними на языке Лемурии, жрецы закричали народу, что Посейдон ниспослал им богиню. Люди пали ниц и стали поклоняться мне. Но жрецы и тогда уже были такими же хитрыми и коварными, как сейчас, некромантами и дьяволопоклонниками, не признающими никаких богов, кроме Внешней Бездны. Они заключили меня в этом золотом куполе и с помощью пыток вырвали у меня мою тайну… Более тысячи лет народ поклонялся мне, и людям лишь иногда позволяли увидеть меня мельком — стоящей на мраморной лестнице, полускрытой дымом… или услышать мой голос, вещающий на странном наречии. Но жрецы… О, боги My, чего я только не вынесла от них! Богиня для народа — рабыня для жрецов!

— Почему ты не уничтожишь их своим колдовством? — недоуменно спросил я.

— Я не колдунья, — ответила она. — Хотя ты мог бы счесть меня ею, если б я рассказала тебе, какие тайны мне ведомы. Лишь одно колдовство я могла бы сотворить… колдовство, влекущее за собой страшную, всесокрушающую гибель… Но для этого мне нужно встать на рассвете на берегу и призвать Посейдона. Тихими ночами я слышу, как он бушует за утесами. Он спит и не внемлет моим крикам. И все же, если б я смогла встать у него на виду и призвать его, он услышал бы и внял моей молитве. Жрецы хитры. Они заперли меня там, где ему не видно меня и не слышно… Больше тысячи лет не смотрела я на его могучее голубое тело…

Неожиданно мы оба вздрогнули. Откуда-то издалека донесся до нас страшный, дикий гам.

— Измена! — воскликнула она. — Твоих соплеменников убивают на улицах! Вы уничтожили врагов, которых боялись горожане, и теперь они обратились против вас!

С проклятием бросился я вниз по лестнице, метнув лишь один, полный муки взор на тело, лежавшее на алтаре. Я выбежал из храма. На улице, за домами жрецов, звенела сталь. Оттуда доносились вой смерти, крики ярости и подобные грому боевые крики асиров. Горожане тоже вопили, переполненные торжеством и ненавистью. Но их крики смешивались с воплями страха и боли. Улицы больше не были безмолвными и пустынными. Они кишели сражающимися людьми. У дверей лавок, хижин и дворцов появились горожане с оружием в руках. Они жаждали помочь солдатам, сцепившимся в безумной схватке с желтоволосыми чужаками. Эту неистовую сцену освещало пламя многочисленных пожаров.

Мимо меня пробегали воющие горожане. Когда я приблизился ко дворцу короля, ко мне, пошатываясь, подошел воин-асир, выброшенный бурей битвы, неистовствующей где-то впереди. Он был без доспехов и сгибался чуть ли не пополам. Из груди его торчала стрела. Руками он держался за живот.

— Вино оказалось отравленным, — простонал он. — Нас предали и обрекли на гибель! Мы сильно напились, и женщины уговорили нас отложить мечи и снять доспехи. Только Асгрим и пикт не поддались их уговорам. А потом женщины выскользнули из зала. Старый стервятник Акхеба тоже куда-то подевался!

Ах, Имир, мои кишки вертит, словно завязанный в узел канат!.. А потом из дверей неожиданно хлынули лучники, осыпавшие нас стрелами. Воины Хему обнажили мечи и накинулись на нас… Наводнившие зал жрецы выхватили ножи. Слышишь, это крики с рыночной площади, где режут глотки нашим раненым! Имир, ты мог бы посмеяться… но это… ах, Имир!

Воин осел на мостовую, согнувшись, словно натянутый лук. На губах его выступила пена. Руки и ноги его дергались в страшных конвульсиях. Я помчался во двор. На противоположной стороне его и на улице перед дворцом шел бой. Там скопилась масса народа.

Стаи темнокожих воинов в доспехах бились с полуголыми желтоволосыми великанами, которые разили и рвали врагов, словно разъяренные львы, хотя единственным оружием им служили сломанные скамьи, мечи и копья, выхваченные из рук умирающих врагов, или голые руки. Притом у всех них на губах выступила пена. Их тела терзала страшная боль. Но, клянусь Имиром, они умирали не одни. Под ногами у них сплошным ковром лежали расчлененные трупы. Они дрались, словно дикие звери, чья свирепость может стихнуть лишь когда в их телах умрет последняя, самая малюсенькая искра жизни.

Большой пиршественный зал пылал. В свете пожара я увидел стоящего на тронном возвышении старого Акхебу, трясущегося и дрожащего от зрелища собственного вероломства. Рядом с ним возвышались два могучих телохранителя. Бой шел по всему двору. Я увидел Келку. Тот был пьян, но это ничуть не отразилось на его качествах бойца. Он стоял в центре скопища врагов, и его длинный нож сверкал в свете пожара, распарывая глотки и животы, выпуская на мраморную мостовую кровь и внутренности.

С глухим, мрачным ревом бросился я в гущу свалки, и через несколько минут мы с Келкой стояли одни в кольце трупов. Он по-волчьи оскалился, стиснув зубы:

— В вине был демон, Хьяльмар! Он дерет мне кишки, словно дикая кошка… Пошли, давай еще поубиваем их, прежде чем умрем. Смотри… Наш старик дает последний бой!

Я взглянул туда, где прямо перед горящим залом среди многочисленной стаи горожан-шакалов возвышалась могучая фигура Асгрима. Его меч сверкал, вокруг него падали враги. Какой-то миг черные перья его султана колыхались над ордой, а потом исчезли, и на то место, где он стоял, накатила черная волна.

В следующий миг я огромными прыжками понесся к мраморной лестнице. Мы врезались в шеренгу воинов на нижних ступенях и прорвали ее. Враги нахлынули сзади, пытаясь стащить нас вниз, но Келка развернулся, и его длинный нож затеял смертоносную игру. Враги навалились на него со всех сторон, и вот там-то он и умер — так же как жил, рубя и убивая в безмолвном неистовстве, не прося и не давая никому пощады.

Я взбежал наверх по лестнице, и старый Акхеба взвыл, завидев меня. Свой сломанный меч я оставил в груди одного из стражников. На двоих телохранителей Акхебы я бросился с голыми руками. Они ринулись мне навстречу, нанося удары копьями. Я схватил за копье одного и дернул на себя, заставив его полететь вниз по лестнице. Копье другого пробило мне кольчугу. По древку заструилась кровь. Прежде чем мой враг смог вырвать копье и снова ударить, я схватил его за горло и пальцами разодрал ему глотку. После этого, выдернув из раны копье, я отшвырнул его в сторону и кинулся к Акхебе, который завопил и, подпрыгнув как можно выше, ухватился за край крыши позади возвышения. Безумный страх придал ему сил и смелости. Он карабкался по крутой крыше, словно обезьяна, хватаясь за резные украшения. И все время он выл, как побитая собака.