Читать книгу "Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна - Сэмюэл Дилэни"

– Ты говоришь, что знал его. Где его искать?

Молчание. Мой Скакун успел поскользнуться и выровняться, пока Паук собрался ответить:

– Даже если бы я мог сказать, даже если бы тебе был от этого толк – мне-то это зачем? Кид тебя разделает вот как. – Он щелкнул кнутом по песку; полетели песчинки. – И потом, ему вряд ли придется по вкусу, если я стану наводить на него каждого, кто хочет его убить.

– Если он такой сильный, как ты говоришь, какая ему разница? – Я провел большим пальцем по мундштуку в рукояти мачете.

Паук пожал частью плечей:

– Может, разницы и нет. Но, как я уж говорил, Кид мой друг.

– Друг твой тебя на аркане водит, что ли?

Трудно зарезать собеседника тупой поговоркой, но я хоть попытался.

– Вроде того.

Я щелкнул кнутом на дракона, решившего прогуляться. Он зевнул, потряс гривой и лег обратно.

– Даже я, похоже, у него на аркане. Он сказал, я буду его искать, пока не узнаю всего. А как узнаю – попытаюсь убежать.

– Он с тобой в игры играет, – сказал Паук, и я заметил, что улыбка у него колючая.

– Он всех нас вместе связал.

– Вроде того.

– Вроде, да не совсем.

– Ну, – отвечал Паук, глядя куда-то в сторону, – есть некоторые, кто ему не по зубам. Отец его был такой. Потому я Киду и понадобился.

– Кто еще?

– Одноглаз. Мать Одноглаза.

– Одноглаз?

Это был не переспрос, а вопрос, но Паук то ли не расслышал, то ли не пожелал ответить.

Тогда я спросил про другое:

– Зачем Одноглаз ушел из Брэннинга? Он прошлой ночью объяснял немного, но я недопонял.

– У него нет отца. – Тут Паук готов был отвечать.

– Так отца же можно по анализу установить. У нас странствующие доктора легко это делают.

– Я не сказал, что отец неизвестен. Я сказал, что его нет.

Я не понял и нахмурился.

– Как у тебя с генетикой? – спросил Паук.

– Доминанты по схеме рассчитаю.

Даже в самых дальних деревеньках большинство шарит в генетике, хотя далеко не все умеют считать. При здешней радиации человеческая хромосомная система так сбоит, что генетика – вопрос выживания. Я часто думал, почему мы не изобрели способ размножения, больше подходящий к нашему, как бы это сказать, половому растроению. Ленивые мы все, вот почему.

– Ну и дальше-то что, Паук?

– У Одноглаза не было отца.

– Партеногенез, девственное размножение? Невозможно. Мужская игрек-хромосома есть только у мужчин. Женщины и андрогины несут одни женские хромосомы. Тогда он родился бы девочкой-гаплоидом: имел бы одинарный набор хромосом и был бы бесплоден. А он явно не девочка. – Я на секунду задумался. – Конечно, будь он птицей, тогда другое дело: там за пол потомства отвечает самка… – Я посмотрел на стадо. – Или вот ящером, например…

– Но он не ящер, – сказал Паук.

С этим я был согласен.

– Удивительное дело…

Я оглянулся к кострищу, у которого спал удивительный юноша.

Паук кивнул:

– Когда он родился, со всех сторон съехались мудрецы, чтобы на него взглянуть. Набор хромосом у него одинарный, но он вполне способен к продолжению рода и вполне мужчина, хотя непростая жизнь и воспитала в нем воздержанный темперамент.

– Жаль.

– Жаль. Если бы он примкнул к оргиям Весеннего солнцестояния или сделал уступку в праздник Осенней жатвы, многих бед можно было бы избежать.

– Откуда это известно, что он не примыкает? У вас в Брэннинге оргии разве не в новолуние бывают?

Паук рассмеялся:

– Да, но они превратились в довольно формальную процедуру. Оплодотворение происходит искусственно. Торжественная передача семени – всегда большое событие, особенно если мужчина из влиятельной семьи.

– Как-то это без души.

– Да. Зато действенно. Когда в городе больше миллиона человек, нельзя, как у вас в деревне, выключить свет, чтобы люди бегали по улицам. Пробовали пару раз, когда Брэннинг был много меньше, но и тогда…

– Больше миллиона? В Брэннинге-у-моря?

– По последней переписи, три миллиона шестьсот пятьдесят тысяч.

Я присвистнул:

– Немало.

– Так много, что ты и представить себе не можешь.

Я оглядел драконье стадо: всего-то пара сотен.

– И кому охота участвовать в оргии искусственного осеменения?

– В больших сообществах это необходимо. Пока генофонд не стабилизируется, гены нужно смешивать, смешивать и смешивать. Но мы всё больше сбиваемся в семьи, особенно в больших городах. А как сделать, чтобы каждая пара имела только по одному общему ребенку? В какой-нибудь захолустной деревушке ночь разгула – и все снова перемешалось. В Брэннинге приходится действовать математически. И сейчас уже есть семьи, которые спят и видят завести второго общего ребенка. И вот, Одноглаз живет в Брэннинге, никого не трогает, но по временам говорит большим людям очень опасные вещи. Он не по зубам даже Киду, он из уважаемой семьи, но он избегает наших ритуалов, – отношение к нему, мягко сказать, непростое. Считается, что он такой из-за партеногенеза.

– Ну, на партеногенез даже у нас смотрят косо. У Одноглаза набор генов одинаковый с его матерью. Куда это годится? Если все так начнут, мы скоро вернемся в Великий Рок и Великий Ролл.

– Ты говоришь сейчас, как надутые идиоты в Брэннинге.

– То есть? Как учили, так и говорю…

– А ты думай больше. Каждый раз, что ты это повторяешь, Одноглаз на шаг ближе к смерти.

– Как это?

– Одноглаза уже пытались убить. Потому его и отослали из Брэннинга.

– Но… Зачем же он тогда возвращается?

– Он так решил. – Паук пожал плечами. – Насильно не остановишь.

– Гм. По твоим рассказам, Паук, Брэннинг выходит так себе местечко. Толпа народу, и половина сумасшедшие, даже оргию устроить не могут. – Я взял клинок: – Нет у меня времени на всю эту дурь.

Музыка Паука тосковала, и я принялся выдувать легкие пересвисты.

– Лоби…

Я обернулся.

– Начинаются нехорошие дела. У предыдущей расы это уже было. Многие из нас беспокоятся. Сохранились легенды, как это началось и чем закончилось. Это может быть очень серьезно, мы все можем попасть под удар.

– Меня воротит уже от их легенд! Мы не они. Мы новые. У нас всё снова́: этот мир и эта жизнь. Я знаю про Ло Орфея и Ло Ринго. Я должен найти Фризу. Больше ни про кого знать не хочу.