Читать книгу "Кланы Америки. Опыт геополитической оперативной аналитики - Константин Черемных"

Более того, российское пропагандистское иновещание, распространившее свои мощности на пространстве от Латинской Америки до Индонезии, стало не только «коллективным агитатором», но и центром притяжения для массы молодых и активных репортеров и стрингеров, пылко отрицающих несправедливый американоцентричный миропорядок.

Доказательство тому — вошедший в обиход западного военного и политического истэблишмента термин «гибридной войны» — будто бы некоего нового оружия, изобретенного за кремлевскими зубцами. Когда успехи нашего виртуального оружия приумножаются неожиданным блеском физических войск, свидетельством боевой силы авиации и ракетостроения, не считаться с нашей страной, не посвящать ей ежедневные заголовки на первых страницах уже невозможно. При этом даже самые пристрастные западные авторы «путинологического» (в терминах Леона Арона) направления не могут отрицать, что «гибрид», а если быть точными — сплав отечественной физической и виртуальной мощи достигнут, в отличие от Китая и Турции, без ограждения общества информационными барьерами, без полицейских осад нелояльных медиакомпаний, без отключения Twitter и Facebook.

Весьма показательны были итоги дискуссии в US Army College под эгидой Центра стратегических и международных исследований (CSIS), совмещенные с имитационной игрой между армиями «красных» и «синих». Один из участников — военный эксперт Джозеф Джилберт — рассказывал, что задачей игры было исследование трех рисков. Первый, чисто военный, касался вероятности военного вторжения России в Прибалтику. Второй исследуемый риск состоял в возможности такого националистического (а вовсе не либерального) бунта в России, при котором доступ к стратегическому оружию мог бы достаться русским радикал-империалистам. Третий — гипотетическая ситуация «дворцового заговора» а-ля путч 1991 года. Все три вероятности были расценены как минимальные, т. е. было признано, что наша власть: а) всерьез, б) надолго, в) не поддается импульсам, ставящим второстепенное выше главного. Что касается имитационной игры, то в ней выиграли «красные», то есть воображаемые русские, по двум причинам: а) «красным» нужно выиграть, а не добиться равновесия, б) «красные» (внимание!) гораздо меньше, чем «синие», отягощены «условностями и обязательствами». И ведь что правда, то правда: российский Конституционный суд в одной ситуации может признать приоритет международного права над национальным, а в другой, когда принятой уступкой внешние стороны начинают злоупотреблять, — принять решение ровно противоположное. Почему? Потому что высшая судебная власть нашей страны не стала так называемой «группой влияния». Согласно Национальной стратегии публичной дипломатии и стратегических коммуникаций, принятой в США в канун выхода на сцену «технологий 2.0», правовое сообщество, пресса и экспертные круги страны-мишени являются приоритетными «группами влияния», через которые (а не только через НПО) можно непосредственно задействовать «уязвимые сообщества» или поставить в тупик власть — именно такую роль правовая элита Египта сыграла в 2011 году при отрешении Хосни Мубарака.

Когда элитные круги государства, которое мы в нескольких поколениях привыкли называть «потенциальным противником» (в мировой войне), признает наши преимущества именно в том, что нашу власть не удалось сделать слепым колониальным инструментом, можно, конечно, порадоваться. Однако похвала от бывшего «потенциального противника», а сегодня, если быть точными — от ценностного антипода нашей страны — имеет свою оборотную сторону. Она создает головокружение от успехов, а такое головокружение имеет свойство порождать аберрацию восприятия. Например, мы слышим в наш адрес некое уступчиво-двойственное суждение, а оно нам (нашему пропагандистскому сообществу) кажется похвалой. Второй нехороший эффект головокружения от успехов — это потребность в новых похвалах, своего рода «жажда оценки» от заокеанских инстанций, которые глубоко в подсознании даже очень искренних патриотов воспринимаются как вышестоящие.

Чтобы не быть голословным, приведу три примера. Пример первый связан с уходом из Персидского залива американского авианосца «Теодор Рузвельт» в октябре 2015 года. Это действие американской стороны подавалось гостелеканалом «Россия-24» как знак признания Вашингтоном того факта, что Москва перехватила инициативу в регионе, то есть чуть ли не как отступление Америки. Фактически авианосное присутствие в Заливе прерывалось: а) всего на два месяца; б) согласно решению, принятому еще в августе; в) на фоне жесткого спора о военном бюджете в Конгрессе, который был 30 октября разрешен путем повышения потолка госдолга. Главной же предпосылкой временного ухода из Залива было достижение доверия между Вашингтоном и Тегераном. И именно по этой причине «ястребы», оппонировавшие этому решению, ссылались на то, что «обезоруживание» морского пространства будет болезненно воспринято «по другую сторону Залива», то есть в Саудовской Аравии и Катаре. К сожалению, пропагандисты не потрудились отследить политическую и экономическую конъюнктуру военного решения, прежде чем делать шапкозакидательские выводы.

Пример второй связан со статьей президента Совета по международным отношениям (CFR) Ричарда Хааса, вышедшей в свет поздним вечером 24 ноября и посвященной удару турецкого истребителя по российскому бомбардировщику, уже последовавшей государственной реакции на этот удар и визиту в Россию президента Франции, только что побывавшего в Вашингтоне. Эта статья была воспроизведена на отечественных медиа-ресурсах без первых двух абзацев и последней фразы и приобрела посредством такого обрезания комплиментарный вид. В подправленном виде первое лицо надпартийного института, десятилетиями выполнявшего функцию, аналогичную идеологическому отделу ЦК в Советском Союзе, оказывался еще одним союзником нашей страны в споре с турецким руководством. На самом деле Ричард Хаас счел в этот день необходимым успокоить широкий, особенно «ястребиный», американский экспертный круг, призвав его не бить глобальную тревогу по поводу «неконтролируемого» поведения как Турции, так и России, а отнестись к этой ситуации прагматично. А именно использовать ее для оказания влияния на обе стороны. И при этом не возмущаться тем, что Франция настроена видеть русских своим союзником в сирийской кампании против ИГИЛ (организация запрещена в России). Если французам так хочется, не нужно им мешать, написал Хаас. Что касается характеристик России (в двух первых абзацах) и Турции (в третьем и четвертом), то она была в равной степени пренебрежительной.

В Военной доктрине информационного противоборства США, принятой в начале правления Джорджа Буша-младшего (тогда Ричард Хаас за свой доклад по арабскому миру и получил высшую должность в CFR), присутствует термин «стратегическое умолчание» (reticence). Так, Буш в публичных выступлениях записывал в актив Вашингтона состоявшиеся «цветные революции 1.0» (Грузия, Украина, Киргизия, Ливан), но умалчивал об аналогичных проектах, которые провалились (в Венесуэле, Белоруссии, Узбекистане, Казахстане, Азербайджане, Албании). Проводя параллели с Леонидом Брежневым, можно применить к подобному умолчанию расхожий термин советского «периода застоя» — лакировка (точно так же финансовые подтасовки бушевской семейной компании Enron — то же, что у нас называлось припиской).

Если государственные СМИ приуменьшают наши внутренние проблемы, отвлекая внимание на внешний мир и нашу особую роль в мировой трансформации, — это подлинно стратегическое умолчание: отучившись от самобичевания и «чернухи» 90-х годов, мы лечим неустойчивые души надеждой, а внешнему миру демонстрируем свою стойкость, контрастирующую с паникой стран «старой Европы». Однако если пропагандист произвольно выбирает из оценки заведомо влиятельного западного стратега (из уст Хааса обычно исходят целеуказания для американской внешней политики) только «позитив», отбрасывая суть месседжа, и особенно если кажущееся «ободрение» нашей страны доводится до лиц, принимающих решение в Кремле (посредством жирного подчеркивания «подходящих» фраз), — это совсем иной вид умолчания. Это скорее можно сопоставить с докладом Горбачеву о том, как на местах замечательно внедряется кооперативная реформа, с умолчанием о том, как разверзающаяся фискальная дыра истощает союзный бюджет.