Читать книгу "Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) - Владимир Хазан"

В 1918 Рутенберг действительно планировал арестовать Зиновьева, Ленина и Троцкого и ликвидировать их (Shaltiel 1990, II: 579).

Ср. то же у другого израильского историка: Nedava 1972: 140-41, 261, п. 25.

Единственным известным нам автором, проявившим по отношению к этой исторической фикции трезвомыслящий скепсис, был знавший Рутенберга лично Л. Липский. Чью-то восторженную речь о том, что Рутенберг намеревался арестовать Ленина после прибытия того в Петроград в апреле 1917 г., Липский, хорошо знавший, что в это время сам Рутенберг находился еще в Америке, разрушает одной простой фразой:

Rutenberg was not there when Lenin arrived (Когда Ленин появился , Рутенберга там не было) (Lipsky 1956:128).

Скупой на слова Рутенберг в самом деле создавал резкий контраст речистому Керенскому, о котором К. Бальмонт за десять дней до прихода большевиков к власти писал в стихотворении «Говорителю»:

Говоритель, ты мной заподозрен давно,Оценить ты бессилен мгновенье,Но в мгновенье звено переходит в звеноНеразрывною силой сцепленья.Ты упрямо твердишь, закрывая глаза,То, что правдою быть перестало.Если молнией брызнула миру гроза,Говорения слишком нам мало.В том лишь видимый блеск, и душа не жива,В том крикливое сердце не смело,Кто веленья Судьбы укрывает в слова,Не вливая их в точное дело.Кем ты был? Что ты стал? Погляди на себя.Прочитай очевидную повесть.Тот, кем был ты любим, презирают тебя,Усмотрев двоедушную совесть.Ты не воля народа, не цвет, не зерно,Ты вознесшийся колос бесплодный,На картине времен ты всего лишь пятно,Только присказка к сказке народной.

(Бальмонт 1917)

Помимо апологии «сильной личности», которой не нашлось в правительстве Керенского, в заполнении вакансии таковой фигурой Рутенберга, возможно, сыграло свою роль укрепленное в общественном сознании еще с пресловутых гапоновских событий отношение к нему как к человеку прямому, не склонному к тому, что французы называют coup de theater (трюкачеству), и плутоватому политиканству. Политическая чехарда эпохи Керенского – бесконечные кадровые перестановки и перетасовки кабинета министров, общий кризис власти и соответствовавшая ему социальная и экономическая нестабильность не могли не породить в обществе представление о тайных интригах в правительственных кругах. Среди населения росло разочарование в демократизме революционных лидеров с Керенским во главе. Чувства, охватившие определенную часть интеллигенции, выразительно характеризует дневниковая запись историка Ю.В. Готье (1873–1943), профессора Московского университета и директора библиотеки Румянцевского музея, сделанная 4 сентября 1917 г.:

…Не есть ли Государственное совещание плюс пров Корнилова плюс кризис правительства 2–3 сентября – сознательная политика Керенского и Ко., основанная на провокации и ведущая к диктатуре крайних левых? Керенский и Азеф ближе, чем принято думать. Состояние духа ниже всякой критики (Готье 1997: 34).

Нет, однако, решительно никаких оснований доверять легенде о том, что будто бы от Рутенберга исходила инициатива поимки Ленина. Не говоря уже о том, что не существует ни одного серьезного документального или мемуарного свидетельства, говорящего в пользу этого наивного утверждения (см., к примеру, статью Керенского «Арест большевиков», в которой имя Рутенберга даже не упоминается – Керенский 1922), такая возможность исключалась чисто хронологически.

О необходимости ареста большевистского лидера говорилось, когда Рутенберга еще не было в России. Начальник контрразведки Петроградского военного округа Б.В. Никитин пишет в воспоминаниях, что само решение об этом было принято до июльского кризиса:

Мы составили список двадцати восьми большевистских главарей, начиная с Ленина, и, пользуясь предоставленным мне правом, я тут же подписал именем Главнокомандующего двадцать восемь ордеров на аресты (Никитин 2000/1938: 101).

Не было его еще и тогда, когда Временное правительство после попытки июльского переворота отдало приказ захватить дворец Кшесинской, в котором расположились большевики. Арестовать Ленина, однако, не удалось: с 7 по 11 июля он вместе с Зиновьевым скрывался у Сталина, а затем бесследно исчез из Петрограда.

Керенский стал премьер-министром 8 июля, и вопрос о поимке пролетарского вождя и обвинении его в государственной измене упирался тогда не столько в «вакуум власти», сколько был по существу сорван из-за того, что министр юстиции П.Н. Переверзев поторопился сообщить журналистам секретные сведения о получении Лениным значительных сумм от немцев. В.Д. Бонч-Бруевич впоследствии свидетельствовал о том, что о грозящей Ленину опасности предупредил по телефону товарищ министра юстиции Н.С. Каринский, который, правда, сам это упорно отрицал.

В.Д. Бонч-Бруевич вспоминал об этом так:

Временное правительство, вместе с меньшевиками и эсерами, почувствовавшие, что на фронте большевиков все более и более накапливается сил, задумали одним ударом покончить с этой «гидрой революции». Они делали вид, что не замечают, что главнейшая политическая роль, в эти дни возбуждения масс, перешла сама собой к большевикам. Они решили перейти в открытое наступление против большевиков, подтягивая те войска, на которые они полагали надежду. Крутой расправой, арестами и разгромами захотели разом положить конец революционному действию масс. Еще 3 июля носились слухи о подступе к Петрограду войск Временного правительства.

Помимо войск, деятели взбешенного Временного правительства решили использовать все, что только возможно, и клевету прежде всего, против большевиков вообще и против Владимира Ильича в особенности. Четвертого июля, часов в семь вечера, после дежурства в Таврическом дворце, я пошел на некоторое время домой. Вскоре ко мне позвонили.

– Кто у телефона? – спрашиваю я.

– Вы меня не узнаете? – отвечает голос, чуть-чуть картавя. Прислушиваюсь. – Ба! Николай Сергеевич Каринский, которого я очень хорошо знал как радикального адвоката, почти постоянно жившего в Харькове. Мне, в качестве эксперта, с ним приходилось очень много раз выступать на судебных процессах по сектантским делам, и он всегда вел эти процессы очень умело, энергично, со знанием дела и настолько свободно, что его речи и допросы миссионеров, священников и всех шпионов православного ведомства нередко вызывали протесты прокурора и председателя суда.

Во время Февральской революции он был вызван в Москву, и прокурор республики Переверзев, будучи с ним лично хорошо знаком, предложил ему занять место его помощника. К сожалению, он согласился и этим очень много напортил себе.

До этого телефонного звонка я давненько его не видал и совершенно не знал, в каком он настроении.

– Я звоню к вам, – сказал он мне, – чтобы предупредить вас: против Ленина здесь собирают всякие документы и хотят его скомпрометировать политически. Я знаю, что вы с ним близки. Сделайте отсюда какие хотите выводы, но знайте, что это серьезно, и от слов вскоре перейдут к делу.