Читать книгу "Ведьмин Лог - Мария Вересень"

Стрельнув глазами в гайдука, княгиня улыбнулась:

– Со всеми этими страстями мы упустили из виду, что Серебрянском сейчас правит не только многомудрый дипломатичный Гаврила Спиридонович, но и две прелестницы с высоким титулом гроссмейстерш Ведьминого Круга.

– Ха! Ты им льстишь! В семнадцать лет закручивать интриги и злоумышлять на коронованных персон? Это две милые деревенские дурнушки, которые от безысходности балуются ведьмовством.

– А кто в пятнадцать лет стал баронессой фон Кти?

Демцова фыркнула:

– Ну ты сравнила! Мой Альфред зарубил этого несчастного фона от непреодолимой страсти ко мне, юной и прекрасной. При этом он так трубил о своей любви, что лоси выбегали из лесу.

– Не забывай, что мы северяне, у нас другой темперамент, – подергала Анжелу за пальчик княгиня. Уж больно страстно ее подруга стала пожирать глазами юного бунтаря.

Митяй это замечал и пыхтел, одной силой воли не давая ушам покраснеть, а уж когда эта фря в ярко-алом шелковом платье танцующей походкой ринулась на него, как кошка на мыша, едва не спрятался за Тучу.

– Ой, что-то мне не нравится ее взгляд, – занервничал Сашко, а Ладейко захотелось провалиться сквозь землю. Он даже отвесил затрещину Митяю, прошипев сквозь зубы:

– Доигрался, боров, щас она нас тут порешит!

– Может, не догадалась, – приостановился Кожемяка.

– Как же, жди! – взвизгнул Сашко. – Когда вот так вот на тебя таращатся исподлобья?

– Да она маленькая, – потер шею Кожемяка. – Как же она нас всех-то порешит? – и охнул оттого, что Демцова, не сбавляя шагу, ударилась о его грудь своей грудью и, запустив свои маленькие, но острые коготки ему под кафтан, не то чмокнула, не то лизнула куда-то в шею, отчего по спине Кожемяки побежали мурашки ужаса.

– Я не только мала ростом, но еще хрупка и ранима, – подняла она лицо, доверчиво заглядывая ему в глаза.

У Митяя голова пошла кругом, он так и не понял, что его так потрясло: то ли огромные слезы в черных глазах, то ли безграничная надежда найти в нем свою опору, – но ноги стали как холодец. Все очарование испортил Скорохват, тявкнув из-за спины:

– У него другая есть.

– Ага, Маришка Лапоткова, – поддержал Ладейко.

– Ах! – вскрикнула раненой птицей Анжела, закрывая лицо ладонью, сорвалась с места и снова умчалась к своей хозяйке.

– Ну и на фиг вы это сказали? – первым пришел в себя Митяй, а Туча приобнял парней, причем всех троих дружков за раз, и еще на троих внимательно посмотрел:

– Значит, так, братцы гайдуки, чтоб с этой минуты были при мне неотлучно. Отойдете больше чем на два шага – головы как курям пооткручиваю, они все равно вам без надобности, там все равно одна каша. А бед можете натворить о-го-го, все поняли?

Два раза ему повторять не пришлось, то ли дурневские дураками не были, то ли у конюшего было такое убедительное лицо.

Анжела веселилась вовсю:

– Какой милый!

– Значит, все-таки любовная история? – Луговская погрозила пальчиком своей фаворитке, но тут же удовлетворенно зажмурила глаза. – Мир везде одинаков. Выходит, и тут правят все-таки женщины. – Она по-новому взглянула на госпожу Костричную и едва не заурчала, как случается у домашних кошек на сметану. Теперь-то ей и самой было удивительно, как она сразу не угадала в Дорофее одну из сестер. Вот же она – волос пшеничный, характер подвижный, склонный к озорству, семнадцать лет, рост… Она спрятала руки за спиной, жалея, что не наделена от природы когтями, которые иногда можно точить, – наверное, огромное удовольствие, вон как кошки млеют.

Впереди заскрипело – это Гаврила Спиридонович открыл потайную дверь, пахнуло сквозняком с запахом лошадиного пота и навоза. Анжела скривилась:

– Фи!

И Луговская не удержалась, чтобы не потрепать ее за щечку:

– Что ты, дорогуша, так пахнет свобода.

Силы у меня кончились раньше, чем болото. Когда я споткнулась уже, наверное, десятый раз, не заметив в полудреме кочку с украшением в виде зеленой квакши, Илиодор потребовал привал:

– Все, господа, моя невеста спит. Давайте же не будем доводить ее до отчаяния, ведь вы понимаете, о чем я говорю, – он заговорщицки подмигнул старикам, – гроссмейстерше Ведьминого Круга проще утонуть в болоте, чем признаться, что она хочет есть, пить и просто поваляться на траве.

– Да, господа, она же еще совсем ребенок, – засуетился Архиносквен, – вот сухая земля, давайте задержимся.

– А почему бы нам просто не перенестись к этой вашей Лысой горе? – задал кто-то дельный вопрос.

– Господа, – всплеснул руками Илиодор, – вы думаете, эта семнадцатилетняя… мм… фея, которая грудью стоит за… э-э… вековые традиции своего Круга, снизойдет до портала МАГОВ? – Он снова сделал ехидное многозначительное лицо, получив в ответ двенадцать таких же мерзеньких усмешек, и удовлетворенно заключил: – Ну, мы понимаем, что она скорей всего оседлает свое помело и на нем благополучно ускользнет.

«Вот старичье, – подумала я, засыпая, – он же их за нос водит». Шевельнулась вялая мысль, что Илиодор подозрительно восторженно относится ко всякому чуду, совершенному пришлыми колдунами. Прошлепает ли кто-то по воде, не желая петлять тропой, зажжет ли огонек, чтобы лучше было видно, он тут же всплескивает руками и преувеличенно громко радуется: «О! Да это же настоящее чудо! И сколько ж праны вы потратили на светлячка?» Совсем как вор, который решил ограбить загулявшего в кабаке дурачину и ревниво следит, чтобы тот не переплатил кабатчику, и гонит прочь от него продажных девок.

Мне начали сниться Ведьмин Лог и управляющая Лушка, одетая в великокняжеские одеяния, неспешно прогуливающаяся по скотному двору и дающая при этом поучения:

– Скотину надобно держать в чистоте. Встанешь утром – накорми, обиходь, проверь, не болен ли кто, не поранился ли. Зайдешь к поросям – посмотри: не заедают ли слабенького, если слабеньких много – проверь почему, может, болеют. В первую очередь думай о скотине, а как накормишь, так и сама ступай поешь.

Сухо щелкнули перед носом пальцы Архиносквена, я распахнула глаза и поняла, что сна ни в одном глазу.

– Поешь, – с улыбкой протягивал мне запеченную куриную ножку Илиодор.

Я с подозрением потянула носом, с виду эта нога выглядела как родная сестра той самой, за которую я унижалась. Илиодор, видимо, прочел мои мысли по лицу, поскольку тут же возмутился:

– Не надо принимать меня за чудовище, думаешь, я буду кормить тебя трехдневной кислятиной? Это мне еще мама в дорогу собрала. Кушай, вкусная.

– Ненавижу тебя, – заявила я, вырывая из его рук еду, и только на втором куске поняла, что все двенадцать старичков, златоградец и Пантерий смотрят на меня с умилением. Кусок встал поперек горла, я стиснула зубы, надеясь, что сейчас не опозорюсь, раскашлявшись, и попробовала незаметно стукнуть себя по спине два раза.