Читать книгу "Она доведена до отчаяния - Уолли Лэмб"

– Что тебе надо, так это начинать искать машину, – поправила Роберта.

Я допила последний глоток коктейля, когда принесли следующий.

– Зачем? Чтобы остаток жизни быть твоим шофером?

В «Вайфарере» в тот вечер показывали «Жар тела». Одурманенная ромом, я угрюмо сидела в темноте, глядя, как Уильям Хёрт и Кейтлин Тернер предаются потному сексу. Данте был таким горячим в постели в самом начале, ему обязательно надо было доставить мне удовольствие. Я огляделась на силуэты других зрителей, гадая, сколько из них занимались любовью на этой неделе и сколько поедут сегодня домой – и повторят. Роберта навалилась мне на плечо, храпя широко открытым ртом.

Отец Данте сонно ответил в трубку, когда я позвонила поздно вечером. Сказал, что Данте им не звонил уже месяц – с тех пор, как поступил в университет на юридический, но он все равно передаст ему от меня насчет телевизора.

Ничего не решив с тремя тысячами ста долларами, я взяла вторую подработку – утром в субботу и воскресенье в булочной Гатвоксов, рассудив – чем больше, тем лучше.

– Что сегодня хорошего? – спрашивали меня люди.

– Все! – искренне отвечала я. Иногда покупатели подгадывали особенно удачно, и им доставались еще горячие оладьи, пончики и хлеб.

– А-а-а-ах, – говорили они, вдыхая тепло и мягкость прямо через пакет.

Миссис Гатвокс обожала свою выпечку, покупателей, сына Ронни и меня. Она рассказала, что спускает ноги с кровати на пол в три часа утра с твердой верой, что в мире все наладится, если люди постараются стать лучше хоть на полтора дюйма. Она любила своего мужа до самого его смертного часа и до сих пор любит, хотя уже прошло девять лет. Чего она больше всего в мире хочет и за что молится каждый вечер, так это чтобы ее Ронни нашел хорошую жену, любящую и заботливую. Ей уже сны снятся, признавалась миссис Гатвокс, как она играет с внучатами.

На вторые выходные я предложила ей смазать яичным желтком потрескавшиеся рогалики и назвать их круассанами. Их расхватали за час.

– Ты просто гений! – восхитилась миссис Гатвокс. – Надо мне позаботиться, чтобы ты от нас не ушла.

– Я не верю в брак, миссис Гатвокс, если вы на это намекаете.

С миссис Гатвокс можно было быть сколь угодно откровенной, и она все равно продолжала вас любить.

– Еще как веришь, – возразила она.

– Нет. Я прожила с мужем почти четыре года. Это была катастрофа.

– Просто он был не твой человек.

Ронни Гатвокс делал выпечку для своей матери. Он мало говорил, но ходил по пекарне, улыбаясь всему, что делал, двигаясь с неизменным постоянством, походившим на медленную хореографию.

Всякий раз, когда Ронни перехватывал мой взгляд, мы оба заливались краской. В тридцать три года он был дряблым и на три четверти лысым. Страстью всей его жизни были бостонские «Ред сокс», а самым заветным сокровищем – толстые альбомы с вклеенными статьями об этой команде. Он собирал их с самого детства, когда отец регулярно водил его на Фенуэй парк[33].

– Он у меня не умственно отсталый, – прошептала миссис Гатвокс однажды днем, когда Ронни вышел выбросить мусор в контейнер. – Он просто медлительный, но сладкий, как сахар, Долорес. Слаще, чем даже был его отец.

Я приняла решение: телевизор с большим экраном и тарелка спутникового телевидения, которая ловит сотни каналов. Я договорилась, чтобы ее установили в те выходные, когда Роберта была записана на анализы в больнице в Провиденсе. У троих мужчин ушло целое утро, чтобы втащить тарелку на бабушкину крышу, укрепить и запустить вращаться. Автомобили и пешеходы на Пирс-стрит останавливались и глазели.

Я лежала на водяной кровати и смотрела «Придурков из Хаззарда» – Бо и Люк Дюк такие же большие, как в автомобильном кинотеатре, – когда зазвонил телефон. Дважды. Роберта давала понять, что хочет поговорить. Вернее, отчитать меня. Я не пошла. Телефон снова прозвонил дважды. Меня уже тошнит от ее речей о мобильности, сказала я себе. У меня есть полное право потратить деньги от развода так, как я считаю нужным. Кто мучился в браке с Данте, Роберта или я?

Телефон зазвонил один раз.

Я приглушила звук и подождала. Если действительно что-то случилось, она перезвонит. На крыльце застучали ходунки.

– Что это еще за космическая чертовщина на крыше? – осведомилась Роберта.

– Смотри, – сказала я, направив пульт дистанционного управления на экран. Я переключала «Голливудские квадраты» на плавающих выдр в передаче о природе и на «Полицию Гавайев» на испанском. Экран занимал полстены.

– И сколько ты ухнула на эту дребедень? – спросила Роберта.

– Смотри, «Шоу Патти Дюка»! Я его с самой школы не видела! Понимаешь, они двоюродные сестры, похожие как две капли воды. Одна очень умная, а другая…

– Выброси эту фигню! Отбери у него машину! – Ее лицо сморщилось, слюна летела изо рта.

– Заткнись, – сказала я, – и вали из моего дома! Оставь меня в покое!

Роберта упала с верхней ступеньки крыльца. Из глубоких ссадин на лице шла кровь, тощие ноги разметались – одна на крыльце, вторая на земле. Роберта потеряла сознание еще до приезда «Скорой».

Подошли Бухбиндеры, остановились плечом к плечу и спросили, что случилось.

– Вообще ничего, – ответила я. – А что?

– Потому что целый магасин полон пыли, – сказал мистер Бухбиндер. – Потому что кофер давно нушно пропылесосить.

– И еще она бледненькая, – напомнила ему миссис Бухбиндер. – Не забудь про бледность.

Я не ложилась полночи – смотрела мой огромный телевизор и неотступно думала о Роберте: с тем же успехом я могла толкнуть ее в спину. Если она умрет, это будет моя вина. За шестнадцать дней, которые она пролежала в больнице, я посылала ей букеты по двадцать долларов, но не нашла в себе мужества ее навестить. Бухбиндеры стояли в ожидании объяснений, и у меня сама собой сложилась ложь о смертельной опухоли мозга, растущей у меня в голове. Но я прогнала эту мысль: Бухбиндеры были мнительные, и я знала, что они меня любят независимо от того, пропылесосила я или нет.

– Вот вообще ничего не случилось, – заверила я. – Честно.

Весь день я нехотя, небрежно смахивала пыль. Когда к прилавку подходили клиенты, я их игнорировала – заставляла ждать мистера или миссис Бухбиндер, которые брали с покупателей деньги и клали купленную ими ерунду в пакет. Жизнь – такая плоская шутка… Выжить в концлагере, как Бухбиндеры, и застрять в этой вызывающей клаустрофобию лавчонке, продавая резиновую рвоту, мягких смурфиков и автомобильные номера «Натяни Аятоллу»? Неудивительно, что мне хотелось уволиться. А какой смысл?..

Перед закрытием магазина я нарочно налетела задом на витрину с сувенирными табличками «Кто застрелил Дж. Р.?». Керамические плашки посыпались на пол почти с таким же отвратительным звуком, с каким упала с крыльца Роберта.