Читать книгу "Расплата - Геннадий Семенихин"

Позолоченные солнцем диски винтов окружали носы четырех «илов», прохладный, еще не нагретый солнечными лучами воздух обтекал строгие тела самолетов. Шли «илы» ровно, будто связанные друг с другом невидимой линией, и была она, эта линия, одной строчкой большой войны. Под широкими плоскостями самолетов промелькнули последние окопы, обозначающие наш передний край, и моторы четверки, как показалось Вене, заревели суровее. Поглядывая попеременно то за правый, то за левый борт самолета, Веня видел прифронтовую зону нашей обороны. В четырех последних вылетах они проходили звеном по этому же самому маршруту, но тогда дороги и перелески с воздуха казались пустынными, будто вымерла на них вся та небольшая жизнь, которая еще теплилась на этой обожженной войною земле. Сейчас по ним подтягивались к переднему краю вереницы автомашин, в перелесках с бреющего полета можно было увидеть орудия и танки, закиданные зелеными ветками, уберегающими от взгляда с воздуха, разреженные невесомые дымки полевых кухонь, которые нелегко было рассмотреть даже с бреющего полета. Завидев четверку «илов», пехотинцы, как и обычно, подбрасывая пилотки, приветствовали их, но только теперь этих ребят в серых шинелях было значительно больше. Они рыли новые траншеи, дерном обкладывали блиндажи и землянки.

— Фронт! — гортанным голосом выкрикнул по СПУ Бакрадзе, и Веня приник к холодной турели.

Сквозь тонкую паутину прицела он обозревал небо, голубое, обманчиво мирное, еще не разорванное ни единым зенитным выстрелом. В этом месте не было водного рубежа, никакой, даже самой узкой, поблескивающей на солнце речушки. Две гигантские воюющие силы разделяли лишь изломанные линии траншей, да нейтральная полоса промеж них. На другой стороне за нейтральной полосой тоже были зазеленевшие перелески, а по дорогам, связывающим фашистский тыл с линией фронта, закамуфлированные под нежный цвет весны, нескончаемо длинным потоком шли тягачи, бронетранспортеры, самоходки.

— Ты видишь, какая натурель! — выкрикнул по СПУ только одному ему, своему воздушному стрелку, Бакрадзе. — Совсем, понимаешь, как на картине знаменитого баталиста Верещагина. Только горы черепов не хватает.

— Не пугай, командир, — насмешливо отозвался Якушев, но Бакрадзе никак не прореагировал.

Даже не предупредив о начале атаки, он вдруг резко опустил нос «ила», отчего Веню прижало к бронеспинке, а машина затряслась от грохота пушек. За высоким килем штурмовика разорванной косой линией пронеслась трасса, затем вторая, третья, и совсем уже рядом расплылся черный ком зенитного снаряда, весь начиненный молниями.

— Дай очередь, — крикнул ему Бакрадзе на выводе. Веня уже успел засечь балочку, из которой вели огонь, и хлестанул по вспышкам из пулемета, когда машина была в нравом вираже.

— Молодец, — оценил Бакрадзе.

Но земля, занятая фашистами, не собиралась оставлять их в покое. Со всех сторон, раня нежно-голубой воздух, мчались навстречу их машине и вслед ей красно-желтые огоньки. На киле уже вспухли пробоины и затрепетала вздыбленная ветром перкаль, а потом и весь самолет как-то расслабленно вздрогнул и накренился на правое крыло. Но машина еще повиновалась рулям и с небольшим углом стала разворачиваться на сто восемьдесят градусов, беря курс домой. Хриплый голос Вано наполнил наушники:

— Венька, нас подбили. В левом крыле большая дыра… рули… тянем на вынужденную. — Секунды молчания, и охрипший голос командира повторил: — Амба, тянем на вынужденную… как легли бомбы? Видел?

— Видел, командир. У них в балочке два огромных взрыва. Очевидно, склады боеприпасов.

— И то хорошо, — грустно вздохнул Бакрадзе.

Мелким пологим разворотом их машина стала описывать гигантский полукруг, заметно приближаясь к линии фронта, той заветной черте, перелетев через которую самолет мог безбоязно приземлиться где угодно, потому что была там уже отбитая у врага наша, советская земля. Неожиданно мотор стал предательски чихать и захлебнулся.

— Эх, не дотянули! — горестно воскликнул Вано. — Амба! Иду на вынужденную… Ехать так ехать, — мрачно пробормотал Вано, и связь между ними оборвалась.

Страшное, если вдуматься, слово «планирование» в применении к самолету, подбитому над целью. На языке летчиков «планирование» — это элемент любой посадки. Сколько учебно-тренировочных вылетов, столько раз и приходится летчику планировать на свой аэродром. Но это в мирное время, когда после посадки на пробеге гулко застучали колеса, а самолет все теряет и теряет скорость, прежде чем остановиться.

Но планирование на подбитой зенитками машине с заглохшим мотором и черными лопастями почти замершего винта дело совсем другое. Сцепив зубы, ожидает летчик первого решающего толчка о землю. А его воздушный стрелок? Тому и тем более хуже, потому что не знает он, ранен или не ранен командир, доведет ли машину до земли, успешно ли ее посадит, либо, потеряв сознание, с углом врежется в землю и лишь грохот взорвавшихся бензобаков будет реквиемом по погибшему экипажу.

Молчали наушники, и только ветер царапал фюзеляж. Якушев весь сжался в упругий комок. Страха не было, лишь оцепенение сковало тело тягостным ожиданием. Удар и сильный толчок, от которого — звоном наполнилась голова, и густое облако пыли встало над их машиной. Он отстегнул застежку привязного ремня и вдруг увидел перед собою поцарапанное яростное лицо командира, все вспотевшее от невероятного напряжения.

— Ты что копаешься, чертов сын, к теще на блины собрался, что ли, понимаешь! Или к Герингу в гости на ханш. Ползи за мной, тут до наших окопов близко. Метров двести я всего не дотянул.

Веня безропотно пополз вслед за командиром, не снимая парашютного ранца. Рявкнул близкий взрыв, теплая волна обдала лицо, над головой просвистели осколки.

— Ва! — крикнул Бакрадзе возбужденным голосом. — В рубашке родился, Веня, парашютный ранец осколки в клочья подрали, а сам цел.

— Как наши ребята, командир?

Якушев увидел, что самолет, пилотируемый лейтенантом Овчинниковым, перетянул уже через линию фронта и, теряя высоту, удаляется на восток. Несколько секунд они как зачарованные смотрели этому «илу» вслед.

— Ва! — повторил Бакрадзе. — В рубашке родился Славка. Дотянет домой, про нас расскажет.

И они, взглянув друг на друга, горько вздохнули, подумав о своей судьбе.

У летчиков драма в воздухе совершается за считанные секунды. Только что радовался экипаж тому, что удалось поразить цель и на земле, занятой врагом, полыхает огромный костер на месте взрыва сброшенных бомб, только что на самых высоких басовитых нотах пел свою могучую песню мотор «ильюшина», только что обменивались они по самолетному переговорному устройству короткими фразами, и вдруг блеск пламени от разорвавшегося зенитного снаряда впереди винта, искры, обдавшие нос боевой машины — и резко обрывается бесперебойный гул, так же как и твоя собственная вера в жизнь. Из последних сил тянет пилот на восток, а земля все ближе и ближе, и вот уже машина беспомощно опускается на фюзеляж и, пропахав несколько метров, навсегда замирает на со всех сторон обстреливаемой нейтральной полосе, как именуется на фронте ничейная земля, и ты уже не знаешь, что уготовила тебе судьба.