Читать книгу "Девочка по имени Зверек - Маргарита Разенкова"

– Большинство людей учатся крайне медленно. Они открывают глаза в новой жизни так же, как пробуждаются утром каждого нового дня: бессмысленно повторяя вчерашние ошибки. И влачатся из жизни в жизнь, испытывая Высшее милосердие, как влачатся из одного дня в следующий – не слыша Бога, не чувствуя Его призывов, не прося Его ни о чем и частенько даже не желая Его вовсе! Они лишь вяло и отстраненно хотят (хотят, видите ли!) своего просветления и очищения от грехов, но вовсе не намереваются оставить все дурное и действительно что-то для этого сделать. Многим и вовсе достаточно одних – их собственных! – религиозных убеждений. Будто убеждения могут спасти их души! И так, день за днем (и жизнь за жизнью!) – к полному упадку. И порой только ударившись о самое «дно», человек может начать осознавать бессилие своего гордого «я» – «я» без Бога. Впрочем, – падре усмехнулся с горькой иронией, – некоторые пытаются еще и «дно» продолбить.

– Как же «проснуться»?

– Ты хорошо спросила – проснуться. Именно проснуться! Ответ – исполнять волю Бога!

– Так просто?

– Может быть, это и просто, глупое дитя, – он погладил ее по голове, – но бесконечно трудно! А сейчас расскажи мне все, что помнишь.

Они проговорили до сумерек. Вероника рассказала обо всем, что только могла вспомнить из своих видений. И – чудо! – у нее ни разу не заболела и не закружилась голова. Более того, в присутствии падре-Учителя из неведомых доселе закоулков памяти вышли и ладно выстроились новые детали ее жизни «там», в лесу. А еще – несколько пока не связанных между собой новых «картинок», совершенно точно не относящихся к «холодному лесу».

Наконец рассказ закончился. Затрещал в наступившей тишине фитилек свечи, рассыпались искры.

– Значит, я все же столкнулся с этим поразительным явлением, памятью предыдущей жизни, – произнес падре Бальтазар и улыбнулся светло и радостно. – А ведь я, признаться, сильно сомневался, что так бывает. Думал, что люди, абсолютно все, просто лишены этой памяти. Что ж, хорошо, что я ошибся. Память есть, и она может быть оживлена, даже если и не у всех – сути явления это не меняет! Не меняет сути явления – понимаешь ли ты это, дружок?!

Вероника слушала падре с удовольствием: не потому, что разделяла его научные убеждения, а потому, что просто была рада его, Учителя, радости. А он, немного лукаво, продолжил:

– А знаешь, не выпить ли нам по этому поводу вина? Мне привезли из провинции славное вино. Bonum vinum! Помнишь евангельский эпизод с чудом в Кане Галилейской, когда Спаситель претворил воду в вино?

Вероника кивнула.

– Спаситель наш на празднике даровал людям великолепное вино! Наилучшее! Какое же еще? И я, многогрешный, стремлюсь к идеалу даже в выборе вина, норовя уподобиться Христу – хотя бы в этом!

И они оба весело рассмеялись.

* * *

Вероника жила теперь «двойной жизнью». Одна, буднично и неярко, шла в обители – послушания, капитулы, еженедельная баня, пение в хоре. Другая, яркая, насыщенная, полная живых впечатлений, начиналась тогда, когда появлялся падре Бальтазар, и – мир начинал быть!

Служил ли падре мессу, предлагал ли совместную молитву, давал ли послушание, приглашал ли на занятия (переписывание, чтение, письмо под диктовку) – все было настоящим, искренним, одухотворенным.

В те дни, когда она должна была работать у падре, Вероника просыпалась еще до восхода солнца, в предрассветных сумерках, прохладе и тишине, радостно готовясь к этой работе и обдумывая, чем он сегодня займет ее. Она о многом успевала поразмыслить, прежде чем в коридоре появлялась дежурная сестра с колокольчиком. Когда раздавался ее возглас «Pater Noster», Вероника уже была одета и готова к утренней молитве. А порой ее заставали уже в церкви.

В прочие же дни она могла, к своей досаде (памятуя слова Учителя: «Пунктуальность – одна из важных добродетелей»), и проспать. На что и посетовала-пожаловалась ему однажды на исповеди.

– Проспать? – Он поморщился. – Это не годится! Вот тебе «лекарство»: еще раз проспишь, на следующий день ко мне не приходи.

Больше она не опаздывала к утренней молитве никогда.

* * *

– Работа с травами в саду – очень важное для тебя послушание. Кроме того, чем ты занимаешься обычно, я попрошу тебя еще вот о чем: возьми, пожалуйста, эти семена и вырасти их для меня. – Падре смущенно улыбнулся и добавил: – По правде говоря, я совсем не знаю особенностей этих растений, но мне будут крайне нужны первые цветки и самые верхние листочки вот этого (он протянул ей один кулек) и плоды этого (он дал второй).

Грядочка для порученных падре Бальтазаром растений была вскопана в тот же день. Вероника рассудила, что, не зная характера растений, их семена лучше разделить на несколько порций, чтобы высадить при разной Луне – убывающей и растущей. Сказала об этом падре.

– Делай, как знаешь, – кивнул он, – здесь я полностью полагаюсь на твою интуицию.

Вероника тщательно ухаживала за посадками, и все семена проросли. Цветки первого растения появились в конце лета. Бледно-розовые, с тоненькой лиловой каймой, они были собраны в полнолуние и разложены для сушки в самом темном, но продуваемом ветерком месте. Плодами второго оказались небольшие, с мизинец, изогнутые, как арабский меч, стручки. До середины лета стручки висели упругими и зелеными, будто бы без намерения увеличиться в размере или изменить цвет. Но после полнолуния стручки вдруг распухли, стали сначала алыми, потом – темно-вишневыми, а под конец – дымчато-сизыми, а их носики вдруг удлинились и заострились птичьими клювами.

Вероника с любопытством наблюдала за ними и даже хотела зарисовать все эти метаморфозы, но падре сказал, что это ни к чему: впереди их ждет гораздо более интересная работа.

– Я закончил на днях медицинский трактат о влиянии некоторых растений на характер сна человека. Трактат невелик, и не я начал эти исследования. Много интересных сведений я нашел у арабских врачей, но я продолжил – и получил интересные результаты!

Да, свитки с арабскими текстами, загадочными и притягательными для Вероники, частенько лежали на его столе. А кроме того – «Тайная тайных» (трактат, переведенный с арабского на латынь), могучий старинный фолиант «Lux aeternum» неизвестного ей содержания, разрозненные пергаменты с описанием химических опытов и записи медицинского характера, знакомые Веронике, так как она сама их и копировала для падре. После работы, чтобы соблюсти осторожность, свитки ли, пергаменты ли, приборы ли непонятного ей предназначения – все каждый раз убиралось в его личный сундук с добротным замком. На столе оставался лишь рог с чернилами, пара листов пергамента, да старенькая Библия в потертом кожаном переплете с позеленевшими медными защелками.

К странным приборам Вероника присматривалась долго – нечто вроде линеечек, изогнутые лекала, измерительные «козьи ножки» с зажимами для перьев, – но не решалась ни о чем спросить у падре. Лишь раз не удержалась и изумленно ахнула, когда он достал из каких-то своих мистически бездонных закромов удивительный шар, закованный в медные обручи, скрепленные под разными углами регулировочными винтами, с отмеченной штырем-шишечкой макушкой, на четырех изящно изогнутых «львиных» лапах-подставках.