Читать книгу "Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон"

Биргитта, продолжая пятиться, сплюнула на пол:

— Я-то знаю!

Струйка крови из носа Эллен все ширилась, а лицо ее будто каменело — она изо всех сил прикидывалась, что не понимает, о чем речь:

— Успокойся, Биргитта. Что ты знаешь?

Биргитта высморкалась в пальцы:

— О недоноске. Я все знаю о твоем паршивом недоноске!

Эллен побелела, Биргитта видела, как это произошло — в одно мгновение. Эллен пошатнулась на месте, но ничего не сказала. Биргитта рассмеялась:

— Гертруд лежала на соседней койке, ты, дурында! Она все это время знала, кто ты есть на самом деле, что ты отказалась от собственного уродца, еще бы, с таким слишком много хлопот! А ты лентяйка! И скупердяйка! Ты предпочла здоровеньких деток. Да еще чтобы за них приплачивали!

Эллен не двигалась. Биргитта отступила еще на шаг от этих рук, уже не тянувшихся к ней, и прислонилась к стене у окна. И снова рассмеялась, на этот раз заливисто и звонко, и тут вдруг ею овладел дикий хохот, она хохотала навзрыд, до коликов в животе, до слез. Так что пришлось перевести дух и вытереть глаза, прежде чем удалось заговорить снова:

— Ты-то тут все эти годы корчила из себя святую! И Маргарета с Кристиной, задаваки, целовали твои ноги и лизали задницу! Уж такая ты распрекрасная, совсем непохожая на их собственных дерьмовых мамаш! А я-то знала, все это время... Все это время я знала, что ты точно такая же!

Биргитта снова засмеялась и не могла уже остановиться, она хохотала так, что пришлось сжать ноги, чтобы не описаться. Она исходила хохотом, ее колени подгибались, и глаза сами зажмурились, и пришлось опереться о стенку, чтобы не грохнуться. Говорить уже просто не было сил, и пришлось здорово напрячься, чтобы продолжить:

— Я-то все время это знала! — выдохнула она и вытерла нос рукой. — Знала, какое ты на самом деле дерьмо... Что тебе лучше бы молчать в тряпочку!

Открыв глаза, она глянула на Эллен. Старухино лицо было сплошь красным от крови — видно, размазала, вытирая нос. Но теперь она стояла не шевелясь и лепетала:

— Я знаю. Но ты не понимаешь...

И, не успев договорить, застонала, уставившись перед собой. Вытянув руку, она хваталась за воздух, ища и не находя, за что ухватиться, чтобы удержаться на ногах, но вот колени ее подогнулись — и она рухнула на пол.

Как долго простояла Биргитта, прижавшись к стенке у окна и не сводя глаз с тела Эллен? Пару минут? Пару часов? Пару лет?

Этого она не знала. А знала только, что в этот миг ее пронзила уверенность, тут же проникшая в каждую клетку тела — уверенность в том, что надежды больше нет, что пожизненный приговор уже вынесен. Шепот сочился из стен и потолка, голоса невидимых судей сливались с тиканьем стенных часов, со стуком дождя по стеклам: виновна, виновна, виновна! И бесполезно было даже пытаться оправдаться, поднимая руки над собой для защиты и вжимаясь в стенку, вопить не своим голосом:

— Я не виновата! Не виновата! Не виновата!

* * *

— Врешь, — говорит Маргарита и сбрасывает скорость.

Биргитта не отвечает, только со вздохом открывает следующую банку. Ясное дело, она врет. Само собой. Она вообще всю свою жизнь ничем, кроме вранья, не занималась. На самом деле она вытащила тогда гадюку из сумочки и напугала Тетечку Эллен аж до инсульта. Как же! Когда Биргитта ходила на курсы общей вредности при Рабочем образовательном союзе и училась на мелкую пакостницу, то узнала, что в сумочке нужно всегда держать парочку гадюк на тот случай, если попадется кто-нибудь, кому можно сделать гадость. Само собой. А может, в гостиную ввалилась Белая Дама и вышибла у Эллен последний ум. А то еще старушка могла споткнуться о плохо расчесанную бахрому ковра и брякнуться носом. Вот именно. Придумать можно что угодно. Кто сказал, что человеку вообще нужна истина?

Дорога впереди сузилась и стала темнее, с обеих сторон подступает лес. Скоро опять посветлеет, лес отступит, открывая равнину, а дорога станет шире. Тогда уже Мутала будет совсем близко. Биргитта может позволить себе заглотнуть все, что осталось от якобы пива, потому что скоро уже дом, а там она уж достанет настоящего пивца из своей заначки.

— Значит, у Эллен был собственный ребенок, — качает головой Маргарета. — Не может быть. Она никогда ни единым словом об этом не упоминала... И никто не говорил.

— Мало ли что, — роняет Биргитта, вглядываясь в лес на обочине, там под деревьями все еще белеет снег. — Но тем не менее ребенок у нее был. И она его бросила.

Маргарета, закусив губы, молча мотает головой. Когда она наконец открывает рот, из нижней губы сочится кровь.

— Он ведь мог умереть, — говорит она, поспешно облизнув губу. — При таких серьезных увечьях.

— Мог, но не умер, — отвечает Биргитта. — Хуго умер, а ребенок — нет.

Снисходительно глянув на Биргитту, Маргарета прибавляет скорости.

— Ты и это знаешь?

Биргитта кивает, утирая рот. Еще бы. Она знает.

— Я даже знаю, как ее зовут.

Но Маргарета не спрашивает об имени, а, сунув в рот сигарету и шаря в поисках зажигалки, жмет на газ. Дело принимает опасный для жизни оборот, и Биргитта приподнимается и зажигает ей сигарету — исключительно из самосохранения. Не очень-то заманчиво разбиться в лепешку о сосну теперь, когда уже так близко родимый дом. И совсем скоро она свернется калачиком у себя на матрасике в блаженной темноте. Надо будет снова прицепить на окно одеяло, которое Роджер вчера сорвал. Когда поцапались. Темно будет, конечно, но Биргитта не намерена вставать с восходом солнца. Она будет спать, и спать, и спать — несколько дней напролет.

А сейчас она рада, что мрак уже рассеивается, что лес на равнине расступился — значит, Мутала совсем рядом. Биргитта откидывается на спинку сиденья. Она устала. Очень устала. Она отключится прямо сейчас.

Она открывает глаза в тот момент, когда мимо проносится старое здание Народного дома, и сразу тянется за пивной банкой, чуть встряхивает ее, проверяя, остался ли глоточек. Остался. И не один — в банке слышится весьма многообещающий плеск.

— Теперь надо будет взять влево, — говорит она, вытирая губы после первого глотка. — Только не тут. А на Шарлоттенборгсвеген. Я живу в Шарлоттенборге.

Маргарета не отвечает. Пока Биргитта спала, она снова успела скорчить спесивую мину и сидит теперь, задрав нос и не шевелясь. Фу-ты! Что ж, позабавимся напоследок, прежде чем расстаться на вечные времена.

— Твое здоровье, сестренка. — Биргитта поднимает банку с пивом, повернувшись к Маргарете. — Как же будет здорово — больше с тобой не встречаться. Да налево же, поворачивай!

Но Маргарета, пропустив левый поворот, гонит все прямо и прямо. Блин! Биргитта лупит кулаком в приборную доску. Вот уж не надо ей таких фокусов, теперь, когда дом уже рядышком!

— Ты забыла повернуть, дурында!