Читать книгу "Царь Иисус - Роберт Ранке Грейвс"

Позвали трех свидетелей, которые подтвердили участие Иисуса в беспорядках в базилике, и суд признал его виновным в нанесении ущерба имуществу торговцев и, благодаря небольшому перевесу голосов, невиновным в подстрекательстве к убийству.

Второе обвинение, будто Иисус подстрекал учеников бить алебардщика Малха, состоящего на службе у первосвященника, при исполнении его обязанностей, хотя Иисус не произнес ни слова, было отклонено. Сам Малх, явившийся с перевязанной головой, свидетельствовал, что ему не в чем обвинить Иисуса. Он даже сказал:

— Этот человек, Иисус, был очень огорчен. Он прикоснулся к моему уху и прошептал какие-то слова, которые я не разобрал.

— Как ты думаешь, Малх, зачем он это сделал?

— Он хотел исцелить меня.

— В самом деле? Ну и как, удачно?

— Оно сразу перестало болеть, а теперь хорошо заживает, как говорит лекарь. Он еще говорит, что у меня необыкновенная кожа, так она быстро срастается.

— Досточтимый отец, — сказал Каиафа Анне, — с твоего согласия я предлагаю не торопиться с самым главным обвинением в осквернении трона Мессии.

— Хорошо.

Следующее обвинение касалось речей Иисуса. Можно ли считать их подстрекательскими? Первые трое-четверо из вызванных свидетелей подтвердили, что он прославлял царя Давида и царя Соломона в несколько необычных выражениях и призывал своих слушателей быть достойными отцов. Один вспомнил еще, как Иисус сказал, чтоб не платили Богу цезаре-вым и цезарю — Боговым, однако и Каиафа, и Анна вынуждены были признать, что, какой бы смысл ни был заложен в этих словах, в них самих не было ничего противозаконного.

Еще один свидетель заявил, будто в прошлую Пасху Иисус сказал во Дворе язычников: мол, разрушьте Храм, а я в три дня возведу колдовством другой, еще лучше этого.

Тут не выдержал вызванный свидетелем и дожидавшийся своей очереди Иуда. Не мешкая, он стал на свидетельское место и рассказал, как все было на самом деле:

— Разрушьте Храм сей, а я с Божией помощью построю Ему достойную обитель в три дня, ведь ваш слуга — плотник. Израиль был велик, когда поклонялись Богу, обитавшему в ковчеге из акации.

Из слов Иуды было ясно, что Иисус не собирался колдовать, тем более, что, не называя саддукеев, он восхвалял именно их, и Каиафа вынужден был признать недоказуемость обвинения из-за противоречивых показаний свидетелей. Он решил уже перейти к последнему пункту, но в зал вошел со срочным известием стражник.

— Секретарь господина прокуратора желает видеть господина первосвященника.

Постукивая каблуками и благожелательно ухмыляясь, вошел секретарь и поздоровался сразу со всеми небрежным взмахом руки. Это был фатоватый, изнеженный очень молодой человек по имени Луций Эмилий Лепид, возвышенный благодаря тому, что приходился правнуком императору Августу. Громко и несколько медленнее обычного, ибо был пьян, он зачитал послание:

— Привет вам от прокуратора Иудеи. Нам стало известно, что некий Иисус из Назарета по приказанию Синедриона взят под стражу и теперь находится под судом. Прокуратор желает, чтобы судьи знали о личной заинтересованности прокуратора в этом деле и ничего не предпринимали без его ведома.

Каиафа испугался. Он спросил у Лепида, каким образом прокуратору стало известно о том, что произошло всего два часа назад. Лепид рассмеялся:

— Пусть это останется между нами, первосвященник, но есть некто, кого ты не счел нужным пригласить сюда, и я делаю вывод, что он заподозрил тебя в желании убрать с дороги верного друга императора. Имей в виду, я не называю имен, и прокуратор только намекнул мне, но, клянусь святым прадедушкой, будь осторожен, если соберешься куда-нибудь идти сегодня. Может, я гляжусь дураком, но соображаю не хуже других. Старый Пилат вряд ли стал бы вытаскивать меня из постели в такой час и посылать сюда, если бы не имел чего на уме. А? Тем более он знал, что я сплю не один. Короче говоря, что-то его в этом деле интересует, уж не знаю что. Может, деньги, может, женщина, а может, вы взяли под стражу одного из его лучших соглядатаев или… Нет, с прокуратором никогда ничего не знаешь наверняка.

— Господин прокуратор может быть уверен, — стараясь сохранять достоинство, ответил Каиафа, — что ни в этом, ни в каком другом случае ему не надо сомневаться ни в нашей справедливости, ни в нашем благоразумии, ни в нашей преданности.

— Надеюсь, так оно и есть, — сказал Лепид. — Не этого ли беднягу вы судите?

— Этого.

— Красивый. Только, кажется, немного испуган? А? И похож на египетских колдунов, о которых мне рассказывал мой учитель. Он говорил, что они медленно махали своими палочками, и человек засыпал, а проснуться мог в пруду с крокодилами. Ладно, прежде чем я вас всех усыплю своей болтовней, отправлюсь-ка я сам спать, не то еще попаду в переделку с… с кем-нибудь. Спокойной ночи, и не забудьте, что сказал прокуратор.

Иудеи поклонились. Лепид помахал рукой, послал всем воздушный поцелуй, ухмыльнулся и, стуча каблуками, зашагал к двери.

— Никодим! — вскричал Каиафа. — Это Никодим! Вспомнив о посторонних, он оборвал себя и приказал зачитать последнее обвинение.

— Ты обвиняешься в надругательстве над троном благословенного Мессии, сына Давида, совершенном вечером одиннадцатого дня месяца Нисан, несмотря на сопротивление стражника. — Ты признаешь себя виновным?

Иисус не ответил.

Первым свидетелем был стражник, который все рассказал довольно правильно, только в два раза увеличил число своих противников.

Вторым свидетелем был Иуда, который заявил, что ничего не знает, и никакие увещевания судей не. смогли заставить его изменить показания.

Каиафа обвел взглядом присутствующих и, когда этого уже никто не ждал, обратился к Иисусу, рассчитывая вырвать признание, которое вполне могло скрасить его разочарование. С издевательской учтивостью он сказал:

— Если ты был столь любезен и ответил на вопрос о том, кто ты есть, вероятно, ты сделаешь нам одолжение и ответишь еще на один вопрос. Не ты ли благословенный Мессия, сын Давидов?

Иисус ответил:

— Ты узнаешь это еще до скончания дня, когда увидишь Сына Человеческого среди небесных облаков по правую руку от Всемогущего. На сей Святой горе останется след от его ноги.

Каиафа вскочил с места и, разорвав оскверненные одежды, вскричал:

— Не нужны нам свидетели! Разве мы сами не слышим, как он богохульствует?

Судьи удалились решать, что делать дальше.

— Если бы это было обычное дело, — сказал один из них, — я бы предложил передать его в Высший суд, потому что у него право выносить смертный приговор за богохульство, а Синедрион может только назначить тридцать девять ударов бичом. Досточтимый Каиафа справедливо заметил, что нам не удалось вменить узнику ни насилия, ни подстрекательства к насилию за то, что он восхвалял древний Израиль и побывал в комнате с очагом. У меня только один довод против. Как нам убедить Высший суд в его виновности?