Читать книгу "Пилигрим - Тимоти Финдли"

Считалось, что в этот покров Дева Мария была облачена в ту ночь, когда родила Иисуса. Его подарил первому Шартрскому собору — тоже погибшему вогие — Карл Лысый, внук Карла Великого, в 876 году.

На сохранившемся витраже, как говорил Пилигрим Юнгу, остались его инициалы «С той поры, когда я играл роль Симона младшего, мастера по витражам и сына знаменитого стеклодува». Тогда он тоже был евангелистом — по стеклу. Один Бог знает, почему именно этот витраж не сгорел при пожаре, но факт оставался фактом.

Фигура Богородицы была семи футов высотой. Над ее головой парила голубка, распростершая крылья, словно предупреждая о грядущем кресте. На коленях у Девы Марии сидел младенец Иисус, поднявший правую ручонку в благословении. В левой руке он держал книгу, в которой по-латыни была написана цитата из книги пророка Исайи: «Всякий дол да наполнится», «И всякая гора и холм да понизятся» (Книга пророка Исайи, 40:4), — припомнил Пилигрим.

Что ж… Сегодня ночью Шартрский собор понизится, да еще как!

До собора доехали быстро, хотя и поплутали немного из-за отсутствия уличных фонарей. Машина то и дело сворачивала в темные переулки. Город казался во тьме то ли заброшенной деревней, то ли осажденной крепостью, в которой все горожане забаррикадировались за закрытыми ставнями.

На церковном дворе в отдельных закутках за заборами спали нищие и прокаженные. Чтобы защитить их от дождя, во дворе построили соломенные и деревянные навесы. У каждой группы отбросов общества были собственные костры, по которым они легко отличались. Костры прокаженных горели еле-еле, почти не давая тепла, поскольку им было запрещено собирать в городе хворост и угли и приходилось рассчитывать исключительно на благотворительность. А также милость Божью.

Казалось, эти нищие калеки сидят там уже десяток тысяч лет. Пилигрим был уверен, что узнал некоторые лица, освещенные тусклыми отблесками костра.

Они шептали одно и то же: «Дай нам немного хлеба, пилигрим!»

Хлеба у него не было, но Пилигрим без слов бросил им пригоршню монет.

Когда они вошли в здание, громадная дверь заскрипела и застонала, словно ее не открывали сто лет. Церковь была освещена лишь свечечками молящихся, однако света хватало, поскольку свечи стояли повсюду, во всех углах и нефах, а также у алтарей, посвященных Богородице и святой Анне.

Нефы и алтари европейских соборов обращены на восток, по направлению к Иерусалиму. Поэтому главныи портал собора всегда выходит на запад. Во время заутрени и вечерни прихожане освещены соответственно восходящим или заходящим солнцем. Хоры в основном расположены вдоль южной стены, хотя и не везде. Но в Шартре было именно так, и там, за хорами, уходило ввысь «личное окно» Пилигрима.

Первым делом он подошел к главному алтарю, встал на колени и перекрестился. Не будучи религиозным, Пилигрим тем не менее считал необходимым выказать уважение к монументальному сооружению, которое собирался разрушить.

В нем шевельнулось смутное воспоминание, больше похожее на сон, о том, как он преклонял колени здесь раньше, причем не единожды. «Когда я знал своего Бога». Это место считалось священным еще до христианской эры. Во времена друидов земля, на которой стоял ныне собор, была посвящена языческому чуду рождения ребенка девой. «Богородице Дево, радуйся, — пробормотал Пилигрим, — Благодатная Марие, Господь с Тобою…»

Потом он встал и подошел к хорам у южной стены. Вглядываясь во мглу, Пилигрим воззрился на одно из окон вверху. Notre Dame de la Bellе Verriere — Богородица на прекрасном стекле. Тьма скрывала невероятную голубизну старинного витража с рубиновыми и розовыми вкраплениями, а кроме того, окно находилось слишком высоко, так что Пилигрим не смог различить инициалы, выгравированные им на одной из синих пластин у ног Пресвятой Девы. Но он знал, что они по-прежнему там: «С. Мл.». Симон Младший.

Пилигрим повернулся к Форстеру, который ждал его с двумя канистрами бензина, стоящими рядом на полу.

— Начнем отсюда! — Пилигрим показал на деревянные хоры под Богородицей.

Взяв канистру, он аккуратно полил бензином резные скамейки и отступил назад.

— Попрощайся со всем этим и пойдем, — сказал он камердинеру, отдав ему пустые канистры и вытащив из кармана коробок спичек.

Форстер ничего не ответил. Он побледнел от страха и безнадежности. Ему казалось, что ни он, ни мистер Пилигрим не переживут этого кошмара.

— Ты готов? — спросил наконец Пилигрим.

— Да, сэр. Да, — пробормотал Форстер.

— Тогда ступай. Я пойду следом.

Форстер, не оглядываясь, зашагал к воротам. Неф внезапно показался ему бесконечно длинным, миль двадцати, не меньше, и, пока он шел к громадной двери, ему все чудилось, что он бредет по морю во время прилива.

Пилигрим залез в карман и вытащил три носовых платка. Связав их вместе, он положил жгут на пол, одним концом в лужу бензина.

А потом очень осторожно зажег две спички сразу.

Закрыл глаза, открыл их — и бросил спички на ближайший конец жгута из платков. Пламя начало подбираться к бензину. Пилигрим отвернулся и быстро пошел по церковному нефу к воротам.

В пять часов утра они уже ехали в Тур — а окна Шартрского собора, оставшегося позади, заалели от пожара.

9

Самый большой заголовок «Эн-це-це» за четвертое июля был посвящен сто тридцать шестой годовщине независимости Америки. Второй по величине сообщал, что император Японии находится при смерти — и действительно, три недели спустя он скончался.

Юнг, сердитый на американцев из-за их недавнего бряцания оружием недавней агрессии в Гондурасе, не стал читать передовицу. Что до японского императора, тот тоже вечно сражался, в основном с Россией, и режим его был насквозь продажным. Юнг пропустил и эту статью, обратив внимание на последнюю, оставшуюся на странице.

Загадочный пожар в Шартрском соборе во Франции.

Боже правый!

Юнг пробежал глазами коротенькую статейку: к счастью, ущерб невелик… Власти в замешательстве… Началось расследование.

Пилигрим. Это мог сделать только Пилигрим.

Сперва он украл «Ману Лизу» — наверняка он, больше некому! — а теперь поджег свой любимый собор. Он что, решил лишить Францию всех ее сокровищ? Его неабходимо остановить…

Приехав в клинику, Юнг попросил фройляйн Унгер узнать, как можно связаться с французским послом в Берне. Репутация Юнга заставит посла прислушаться к его словам о том, что сбежавший пациент объявил войну искусству и происшествия в Лувре и Шартре, без сомнения, его рук дело. Как найти беглеца — вопрос другой, главнае, что они будут знать, кого искать.

Эмму в Кюснахте это известие тоже повергло в отчаяние, но по другой причине. Если мистера Пилигрима схватят, как это отразится на его страстном желании исправить прошлое? Именно в этом, по ее мнению, заключалась проблема Пилигрима. Между зловещим настоящим и катастрофическим будущим стояло только одно — признание истинного значения прошлого. В записях Пилигрима она постоянно сталкивалась с мыслью о присущей искусству цельности. «ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ!» — вновь и вновь писал он заглавными буквами. Но никто его не слушал. И теперь, чтобы привлечь внимание к этой цельности — которая по самой сути своей взывала к состраданию и примирению, — он решил уничтожить наиболее наглядные произведения, в которых утверждались эти идеи. «Когда свидетельства сострадания. и примирения исчезнут, написал он в одном из дневников, — мы поневоле вспомним об их истинном значении». И вот он начал свай крестовый поход.