Читать книгу "Бельский - Геннадий Ананьев"

Атаманов Корелу с Межановым и их спутников отпустили в тот же день и передали из рук в руки Бельскому. Корела удивлен:

— Ты, воевода?!

— А то кто же? Прибыл спасать тебя от кола или виселицы.

— Так уж и — кол. Нас даже не пытали как следует.

— Не вмешайся бы кардинал Мациевский, да не оповести он меня, колами все бы закончилось. Ну, да ладно, не об этом сейчас речь. Едем в Самбор к сандомирскому воеводе Мнишеку. В его дворце Дмитрий Иванович. Готовится к походу. В пути обговорим, где вам лучше находиться. К своим казакам ехать, либо остаться при руке царевича.

Бельский оттягивал время серьезного разговора не случайно. Сам он определил так: Межанова с тремя казаками оставить при Дмитрии, Короле же ехать обратно в Кромы и готовить восстание, чтобы как только Дмитрий Иванович вступит на русскую землю, присягнуть ему сразу несколькими городами. Особенно важно, чтобы свершилось это в Цареве-Борисове, доброй крепости. Но прежде он хотел поговорить с Корелой наедине и выслушать его мнение.

Разговор тот состоялся еще до отъезда в Самбор. Планы их оказались схожими, атаманы, вручив письмо, намеревались разделиться, а казаков использовать для связи меж собой, поэтому Богдану оставалось лишь согласиться с Корелой, и все же он не удержался от упрека:

— Мы же договорились не самовольничать. Твой арест и возможная казнь дорого бы обошлись начатому делу. Помни это всегда. Береги себя ради торжества справедливости. Согласовывай каждый шаг со мной. В этом наш успех.

— Я понял, воевода. Не повторю больше ошибок.

— Дай руку.

Они как и прежде, в Цареве-Борисове, крепко пожали друг другу руки, и это была их клятва верности, клятва мужской дружбы.

И уж после этого вопрос Корелы:

— Хлопко по уговору с тобой, воевода, выступил?

— Тебе могу открыться: да.

— Нужна ли ему какая помощь?

— Ни в коем случае.

— Но он может погибнуть?!

— Вполне. Но что наша жизнь? Разве мы с тобой не играем со смертью? Он сам предложил возглавить смуту, когда же я его предостерег о великой опасности, он ответил: что значит смерть нескольких сотен ради спасения десятков тысяч. Но я не упускаю его из вида, и в нужный момент протяну ему руку помощи, как протянул тебе.

— Ты верен, воевода, дружбе, за тебя можно и голову сложить!

— Не за меня. За спокойствие в Отечестве. За благополучие державы. Ну, да ладно, не станем уподобляться слезливым бабам. Наше дело — действовать. И главное, не только восстание в Низовье, но и подготовка к захвату Москвы. Я дам тебе знать, когда придет время, но ты это имей в виду. Вход в Москву Дмитрия Ивановича и станет торжеством наших устремлений. Все. Завтра с рассветом — в седла.

Царевич был обрадован и смущен, когда опекун привел к нему атаманов низовского казачества с верноподданическим письмом.

— Юг Руси! Казачество! Вот сила, на которую я обопрусь! Ты, боярин, мне говорил, — замялся царевич, стушевавшись, затем извинился. — Я не сказал тебе о своих призывных письмах не с умыслом, считая их малополезными. Как я ошибался! Слушая тебя, я тоже сомневался и о Путивле, и о Кромах. Теперь понял: сила моя в поддержке народа моего! Теперь я смело войду в пределы моей Руси, малая ли со мной будет рать или великая!

— Атаман Межанов с тремя казаками останется при тебе, государь, — сразу же сказал о своем дальнейшем плане опекун. — Ты переходишь границы своей державы, атаман Межанов шлет вестников атаману Кореле, и низовское казачество присягает тебе. Не забудь о и дворянине Григории Митькове. Ничего от него не скрывай, ибо его дело — слать вестников ко мне. Если нужно, то и с твоим словом. В моих руках все нити, связывающие всех твоих, государь, сторонников. Еще раз повторяю перед своим отъездом: не доверяй Мнишеку безоглядно. Принимай его помощь, но не привязывай себя к нему путами. Помни, твоя победа в поддержке всеми сословиями твоей страны.

Понимал, что эти назидания запоздалые, что раньше следовало бы появиться в Польше, но прошлого не воротишь, а слово, сказанное при прощании, оставит все же какой-нибудь след, зацепится хоть коготком за душу.

С противоречивыми чувствами возвращался он в Белый. Вроде бы все худо-бедно устраивается с походом, но не так все ладно, как хотелось бы — слишком охомутал царевича сандомирский воевода, прельстив ко всему прочему красавицей дочерью. Одно успокаивало: повенчается на царство Дмитрий Иванович, иначе заговорит. Интересы державные возьмут верх.

А в вотчине его ждала совершенно неожиданная новость: ласковое слово царя и позволение возвратиться в Москву. В чине окольничего. Вестник от Годунова уже второй день как приехал в вотчину Бельского, и чтобы не беспокоился он, ему сказали, будто хозяин на охоте и вот-вот должен воротиться. Но умный и наблюдательный подьячий сообразил, что оружничий наверняка отлучился по каким-то своим тайным делам. Какая же охота, если псарня вся на месте, соколятники и сокольничий дома. Еще более убедился в правдивости своего вывода подьячий, когда Бельский вернулся с так называемой охоты без обильной добычи, без борзых и гончих, без ловчих птиц, всего с тремя сопровождающими. Вроде бы путные слуги, но тоже не очень похоже. Отчего-то они, едва перекусив и сменив коней, поехали дальше. Куда?

Когда хозяин вотчины соизволил принять вестника из Москвы в комнате для тайных бесед, какие имелись во всех его усадьбах, подьячий подковырнул с ухмылкой:

— С добычей тебя, окольничий. С великой добычей.

— Не стоит ерничать, подьячий. И почему окольничий, а не оружничий?

— Оружничий — само по себе. Еще и — окольничий. Наш царь-батюшка велел тебе кланяться ласковым словом и звать в Москву. А чтоб ты не сомневался, одарил тебя еще одним чином. Облагодетельствовал, так сказать.

С таким пренебрежением, с такой нескрываемой неприязнью произнес подьячий и «царь-батюшка», и «облагодетельствовал», что Богдан решил вызвать подьячего на откровенный разговор.

«Будь, что будет».

И вопрос в лоб:

— Тебе, похоже, насолил Годунов, если ты с такой неприязнью говоришь о нем.

— Тебе поболе меня насолил, — ответил вполне серьезно подьячий. — Иным другим тоже поболе моего. Да и вообще, обо мне ли речь?! — в голосе прозвучали вызывающие нотки. — Спроси, кто нынче его любит?1 Только такие, как он сам. Трон под Годуновым расхлябался. Вот он и мечется. Князя Ивана Воротынского велел воротить в Москву, тебя вот и иных кое-кого из бояр, чтоб успокоить недовольных.

— А Сицких?

— Нет. Только выпустил из темниц, послав воеводить в Низовские города.

В Низовские? Хорошее подспорье. Придет время и им можно будет дать сигнал, чтобы через Корелу вышли на Дмитрия Ивановича.

— А Черкасские?

— Выпущены, кто остался в живых. В Казани они. Воеводят.