Читать книгу "Нечто чудесное - Джудит Макнот"

Проходя через широкую, увитую розами арку у входа в сад,Джордан покаянно улыбнулся и покачал головой. Только сейчас он впервые в жизнипонял, что бутоны и лепестки буйно цветущих роз – красные. Глубокого,насыщенного, изумительно красного цвета.

Глава 29

Не в силах расстаться с женой, Джордан поднялся с нейнаверх, в ее спальню.

– Надеюсь, тебе понравился наш пикник, принцесса? – спросилон.

Глаза Александры сверкнули ярче драгоценных камней.

– Очень.

Он поцеловал ее и, пытаясь найти предлог задержаться ещененадолго, медленно обошел комнату. Заметив на туалетном столике бархатныйфутляр с часами ее деда, Джордан остановился и принялся их рассматривать.

– У тебя есть портрет деда? – лениво спросил он, взяв часы.

– Нет. Это единственное, что осталось от него. Когда ясмотрю на них, всегда вспоминаю лицо дедушки.

– Прекрасная работа, – заметил Джордан.

– И дедушка был необыкновенным человеком, – заметилаАлександра вежливым тоном, противоречившим тайной улыбке в ее глазах,исподтишка изучавших гордый профиль мужа.

Однако Джордан, ничего не замечая, продолжал разглядыватьчасы. Всего несколько месяцев назад он принял их как нечто должное. Теперь жебольше всего на свете хотел вновь получить этот скромный дар. Хотел, чтобыАлександра снова отдала ему часы. Хотел, чтобы она смотрела на него, каккогда-то, – с любовью и восхищением. Хотел, чтобы посчитала его достойнымпамяти дедушки.

– Это подарок шотландского графа, восхищавшегося познаниямидедушки в философии, – тихо напомнила Алекс.

Джордан положил часы на место и отвернулся. Вновь завоеватьее доверие не так просто, но когда-нибудь Александра все-таки поймет, что онбольше никогда ее не предаст. С другой стороны, кто знает, возможно, она решитподарить ему часы на день рождения, если, конечно, вспомнит, что через четыредня он станет на год старше. – Прекрасная работа, – повторил Джордан. – Кнесчастью, время летит слишком быстро. Не успеешь опомниться, как год ужепрошел. Грустно… Но не стоит об этом, дорогая. Поужинаем вместе? Я спущусь вгостиную к половине девятого.

Джордан наклонился поближе к зеркалу, проверяя, хорошо ливыбрит. Ему не терпелось поскорее увидеть Александру, и, заранее радуясьвстрече, он широко улыбнулся камердинеру и, что бывало весьма редко, дажесоизволил пошутить:

– Ну что, Мэтисон, как вы думаете, не испортит мояфизиономия аппетит леди?

Бедняга Мэтисон, терпеливо стоявший за спиной герцога сбезупречно сшитым черным фраком наготове, был настолько потрясен необычайноигривым настроением своего обычно сдержанного хозяина, что дважды откашлялся,прежде чем пролепетать:

– Осмелюсь сказать, ее светлость – дама исключительноутонченного вкуса и не может не восхититься вашей внешностью сегодня вечером!

Губы Джордана дрогнули при воспоминании об «утонченной»молодой жене, устроившейся на ветке с удочкой в руках.

– Скажите, Мэтисон, – поинтересовался Джордан, натягиваяфрак, – какого цвета розы на садовой арке?

Окончательно растерявшись от столь резкой смены темы Мэтисонтупо повторил:

– Розы, ваша светлость? Какие розы?

– Вам просто необходимо жениться, – заметил Джордан,наградив ошалевшего слугу братским хлопком по плечу. – Вам приходится кудахуже, чем мне. По крайней мере я знаю, какого цвета…

Он осекся от неожиданности – в дверь громко заколотили, ипослышались вопли, очевидно, весьма взволнованного Хиггинса:

– Ваша светлость! Ваша светлость!

Жестом отпустив Мэтисона, Джордан устремился к выходу,распахнул дверь и рассерженно уставился на запыхавшегося дворецкого:

– Какого дьявола вы так вопите?

– Это… это Нордстром… лакей, ваша светлость, – прерывающимсяголосом произнес Хигтинс и – о чудеса! – осмелился потянуть Джордана за рукав!

Вытащив его в коридор, дворецкий бессвязно забормотал:

– Я сразу же сообщил мистеру Фоксу, в точности как выприказали сделать, если случится что-то необычное. Сразу же. Он велел мненикому больше не говорить, так что только Джин, судомойке и мне известно опечальном происшествии, которое…

– Немедленно успокойтесь! – рявкнул Джордан, уже шагнув кпокрытой красным ковром лестнице.

– В чем дело. Фокс? – осведомился он, сев за письменный столи едва дождавшись, пока сыщик устроится напротив.

– Прежде чем я объясню, – осторожно начал Фокс, – необходимозадать один вопрос, ваша светлость. Кто держал в руках графин с вином, лежавшийв корзинке для пикника, с того момента, как вы отъехали от дома?

– Вино? – повторил застигнутый врасплох Джордан. К чему этотстранный разговор, ведь до этого речь шла о лакее? – Моя жена… когда наливаламне бокал…

Странное, почти печальное выражение омрачило на мгновениелицо детектива, но тут же исчезло.

– И вы пили его?

– Нет. Случайно пролил.

– Понятно. И ваша жена, конечно, тоже не пила?

– Нет, – коротко ответил Джордан. – Похоже, я единственный,кто может вынести его вкус.

– Вы останавливались где-нибудь по пути? Оставляли корзинкибез присмотра? В конюшне? Каком-нибудь коттедже?

– Нигде, – отрезал Джордан, спеша поскорее закончитьбессмысленный разговор и присоединиться к жене. С каждой минутой он все большезлился на непредвиденную задержку. – Какого черта вам нужно? Мне казалось, выхотите поговорить об одном из лакеев… некоем Нордстроме.

– Нордстром мертв, – резко объявил Фокс. – Отравлен. Я сразузаподозрил, в чем причина, стоило Хиггинсу меня позвать, и местный врач, докторДенверс, подтвердил это.

– Отравлен, – медленно повторил Джордан, не в силахповерить, что подобное произошло в его доме. – Но как, во имя Господа, подобноемогло случиться?!

– Единственная случайность во всем этом деле – несчастнаяжертва. Яд предназначался для вас. Я виню себя за то, что не поверил, будтоубийца может осмелиться предпринять очередную попытку в вашем же доме!Некоторым образом именно я повинен в смерти вашего лакея.

Джордан, как ни странно, прежде всего подумал о том, как былнесправедлив к Фоксу. В противоположность первому впечатлению он был теперьсклонен верить, что Фокс, скорее, не столько стремится вытянуть побольше денег,сколько всеми силами старается защитить жизнь тех, кому служит. Но тут оннаконец осознал, что кто-то пытался отравить его в собственном доме.Невыносимая, отвратительная мысль.