Читать книгу "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

Делегация продолжала утверждать, что республика является независимой, но американские газеты публиковали доказательства того, что она подчиняется РСФСР, особенно после февраля 1922 года, когда Чита стала подписывать договоры с Москвой. В апреле 1922 года «Нью-Йорк таймс» расценила крупный кредит, полученный ДВР от Советской России, как надежное доказательство тесного союза ДВР с большевистским режимом. В этом же месяце «Крисчен сайенс монитор» сообщила об экономическом союзе двух республик. Приоритетные права РСФСР на все концессии на территории ДВР послужили дополнительным подтверждением того, что Советская Россия обладает большой степенью хозяйственного контроля на территории Дальнего Востока[948]. Дальбюро, стремясь избежать подобного впечатления, пыталось добиться в качестве символического жеста таких же прав для ДВР на территории РСФСР, а также стремилось приуменьшить значимость экономического договора в прессе[949], но Москва предпочла сохранить асимметрию в отношениях. Инициатива исходила от Карахана, заявившего, что они должны «показать всему миру, что фактическим и действительным хозяином ДВР является Россия»[950].

Дальневосточная республика не была советской социалистической, но практически никто в мире не сомневался в ее принадлежности российской нации. Чичерин, представлявший девять правительств на Генуэзской конференции, отрицал, что Чита напрямую подчиняется Москве, но намекал на то, что обе республики придерживаются оборонческого российского национализма:

Интересы республики в вопросах внешней политики полностью совпадают с интересами Российского правительства, которое ни перед чем не остановится, чтобы защитить дальневосточную демократию от посягательств японских империалистов, желающих превратить ее в еще одну Корею[951].

«Нью-Йорк таймс», цитировавшая Чичерина, сочувственно относилась к оборонческому национализму. Для газеты было очевидно, что подобных взглядов будет придерживаться любое правительство России – неважно, советское, демократическое или монархическое. В провозглашении независимости ДВР газета видела вынужденную меру – провинции пришлось «заботиться о себе самой» в период, когда центральное правительство было дезорганизовано. Таким образом, Япония в лице ДВР имела дело с Россией, а не с молодой дальневосточной нацией. Российская имперская нация понималась как инклюзивная и не нуждающаяся в разделении по этническому признаку.

Именно это [возвращение в империю] однажды случится с Дальневосточной республикой. Ее жители считают себя русскими; многие из них и правда являются русскими, а большинство остальных – монголы, которые с такой же гордостью называют себя русскими, как две тысячи лет назад длинноволосые галлы называли себя римлянами[952].

Успех советского правительства на Генуэзской конференции, воплотившийся в Рапалльском мирном договоре с Германией (16 апреля 1922 года), позволил ДВР занять менее уступчивую позицию на возобновившейся Дайренской конференции. Федор Николаевич Петров и Юлиан Юзефович Мархлевский сообщили 15 апреля 1922 года, что они решили прекратить переговоры и отвергнуть японские требования, поскольку Япония так и не представила сроки вывода войск. Формально, впрочем, переговоры были прерваны 16 апреля 1922 года по японской инициативе, что ДальТА посчитало результатом преобладания в Токио армейской партии. В сообщении агентства не обошлось и без оборонческого национализма: ДальТА утверждало, что японская политика нацелена на «полную оккупацию русских дальневосточных территорий». Янсон сообщал в Москву, что японская партия торговли и большинство японских газет возражали против прекращения Дайренской конференции. При помощи Василия Григорьевича Антонова, неофициального представителя ДВР в Токио, работавшего на ДальТА, читинское руководство, стремившееся изолировать армейскую партию, смогло выйти на японские газеты. Мархлевский отправился в Пекин для того, чтобы провести антияпонскую кампанию там, а читинское правительство отправило подробную информацию в США. Американская пресса поддержала Читу. В самой ДВР кампания против японской интервенции, превращающейся в аннексию, должна была стать «революционно-патриотической» и нацеленной на все слои общества, в том числе и буржуазию. Вместе с тем Янсон не исключал возможность возобновления переговоров между Читой и Токио[953].

Но использование национально-оборонческих лозунгов не мешало большевикам продолжать транснациональную пропаганду в Восточной Азии. Впрочем, она была поставлена в зависимость от отношений с Японией и от советской внешней политики в целом. Когда еще было неясно, будет ли какая-либо большевистская делегация приглашена на Вашингтонскую конференцию, Дальневосточный секретариат ИККИ под руководством Бориса Захаровича Шумяцкого предложил организовать «2-ю тихоокеанскую конференцию» – Съезд народов Дальнего Востока, который прошел бы в ноябре 1921 года в Иркутске. Но мероприятие, оставшееся в истории как Первый съезд революционных организаций Дальнего Востока (21 января – 2 февраля 1922 года), было перенесено в Европейскую Россию – Москву и Петроград, что усилило его связь с внешней политикой РСФСР. В съезде приняли участие делегаты из Кореи, Китая, Монголии и Японии. Поскольку Коминтерн стремился возглавить националистические движения Восточной Азии, в числе делегатов были не только социалисты, но и умеренные националисты, например Ким Гюсик и Ё Унхён, входившие в состав самой многочисленной корейской делегации (всего насчитывавшей 54 человека), и представители Гоминьдана[954].

Но Коминтерн оказался не способен объединить даже корейских социалистов, и корейская делегация раскололась. В марте 1922 года Президиум Исполкома Коминтерна назначил Объединенный временный ЦК ККП (Корейской коммунистической партии) из членов Иркутской и Шанхайской групп. 23 апреля 1922 года, после прекращения Дайренской конференции, Объединенный ЦК ККП перебрался в Читу, а отряды корейских партизан должны были вернуться из Иркутска на Дальний Восток. Против этого возвращения в мае 1922 года выступило Дальбюро, вероятно, из-за опасений, что присутствие корейских партизан на Дальнем Востоке приведет к конфликтной ситуации, как это уже было в 1921 году. На совместном заседании с Нам Ман Чхуном и другими корейскими коммунистами Дальбюро заявило о нейтральной позиции в корейском расколе, но Кубяк и Павел Петрович Постышев поддержали умеренную Шанхайскую группу. Это сыграло свою роль в провале новой попытки примирить корейских коммунистов, предпринятой на съезде в Верхнеудинске (19–28 октября 1922 г.): Иркутская группа покинула съезд[955]. Нам Ман Чхун докладывал в Исполком Коминтерна, что главной причиной раскола стал национализм многих корейских коммунистов из Шанхайской группы. Но Кубяк и другие дальневосточные русские большевики продолжали поддерживать корейских националистов, а не левых радикалов[956], что отражало преобладание большевиков-«националистов» в самой ДВР.