Читать книгу "Сибирские сказания - Вячеслав Софронов"

«Ага, – думает Джаузаб, – теперь-то я знаю, как мне поступить и Фаридой завладеть, а все ты, конь мой замечательный, словно мысли мои читаешь».

Пошел он в лес, нашел гриб-трутовик на трухлявом дереве, сломил его и запалил с одного конца. Скоро тот тлеть начал, дым повалил густой и едкий. Взял его Джаузаб в одну руку и полез на дерево, замотав голову башлыком. До дупла добрался, сунул внутрь гриб дымный, заставил пчел дом свой покинуть, наружу выбраться. А сам, не теряя времени даром, наломал пчелиных сот, натолкал их в суму заплечную и вниз потихоньку спустился. Пчелы вокруг него вьются, ужалить норовят, а он на коня вскочил, хлопнул его по шее ладошкой, и помчались они обратно в сторону дома жителей лесных.

Как поближе подъехали, соскочил Джаузаб с коня, подобрался тихонечко к окну, приоткрыл его, соты с пчелами из мешка заплечного вынул осторожненько и кинул внутрь дома, а сам ждет, что будет. Слышит, как брат, что сестру охранять оставлен, закричал, заголосил и выскочил на улицу, руками машет, а пчелы ему в волосы, в бороду набились, жалят беспощадно. Он недолго думая в сторону речки побежал, в воду кинулся, пчел из волос вытаскивает, ругается на чем свет стоит. Следом за ним и Фарида выбежала, голову халатом замотала, ничего перед собой не видит, руками водит.

«Так-то вот, – Джузаб думает, – для пчел невидимой не сделаешься, от них, как от меня, не спрячешься, все одно найдут-достанут. Им все одно, какой человек перед ними: видимый или невидимый. Они не разбирают, какого ты роду-племени, во всех врагов видят, кто на их мед позарился».

Свистнул он, коня своего поближе подозвал, схватил Фариду в охапку, еще крепче голову ей халатом замотал, прыгнул в седло и поскакали они что есть мочи. А Фарида поначалу тихо себя вела, а потом начала его руками бить, вырываться, халат с головы сорвала. Остановил Джаузаб коня, спрашивает ее:

– Чего брыкаешься? Чем не угодил? Разве не хочешь моей женой стать?

– Вот и надо было вначале разрешения моего спросить, а потом уже и забирать меня из дома родного!

– Да как-то времени все не было разрешения у тебя спросить. Хорошо, сейчас тебя спрошу: согласна моей женой стать?

– Тут одного моего желания мало. Пусть братья мои свое согласие дадут.

– Э нет, – Джаузаб ей отвечает. – Не знаю, как у твоего народа, а у нас принято, что коль жених с невестой меж собой сговорились, то так тому и быть. Потому еще раз о том согласие твое спрашиваю: замуж за меня пойдешь? Станешь мне женой верной?

– Мне бы подумать, – Фарида ему отвечает, – так сразу ответить не могу.

– Некогда думать. Слышишь, лес позади нас трещит? То братья твои следом бегут, а коль они нас настигнут, то тебя, может, и в живых оставят, а меня точно не помилуют.

– Брось меня, да и беги побыстрей один, – Фарида ему, – мне они ничего не сделают.

– Нет уж, не могу отступиться от тебя: или с тобой жить буду, или лучше уж смерть приму, но тебя не брошу.

– Как знаешь. Но и я не хочу, чтоб ты из-за меня погибал. Бежим уж лучше дальше.

– Значит, согласна женой моей стать? – Джаузабу сразу радостно стало, обо всех страхах забыл.

– Там видно будет, – она ему, – а пока что поспеши, а то поздно будет, так и умрешь неженатым.

– То еще бабушка надвое сказала. – Джаузаб засмеялся и как свиснет громко да пронзительно. Ат-Кашка, словно только этого и ждал – с места карьером пошел и поскакали они дальше, только ветер в ушах свистит. Летит конь, словно птица, только что крыльев нет. Через поваленные деревья перескакивает, через молодой кустарник перепрыгивает и не спотыкнется, только земля из-под копыт тяжелыми комьями в разные стороны летит, а как в дерево какое попадет, то напополам его перешибает, братьям тем самым дорогу загораживает.

Пока тропинкой ехали – все ничего, только скоро она закончилась, и оказались они перед глубоким буераком, дно которого сгнившими древесными стволами завалено. И никак через те поваленные деревья быстро не переберешься – настигнут братья. И стороной овраг не объедешь, потому как кругом лес густой стоит, не пускает.

– Выручай, Ат-Кашка, конек мой миленький, на тебя вся надежда, – Джаузаб взмолился, – может, одолеешь кручу эту, перепрыгнешь через буерак?

Заржал конь громко, присел на задние ноги, да как вверх взвился и перемахнул через буерак, дальше поскакал. А за первым буераком другой оказался. И его миновали, а там еще один осилили. Остановились только передохнуть, как слышат, позади них опять лес трещит, земля гулом гудит.

– То братья мои, не разбирая дороги, несутся, – Фарида ему говорит, – они с детства научены через любой лес пробираться, не уйти тебе от них, все одно нагонят. Оставь лучше меня, сам спасайся, а то не миновать тебе смерти.

– Ничего, раньше смерти еще никто не умер, поглядим, что будет. – Джаузаб ей отвечает, и дальше поскакали. Но чувствует Джаузаб, что Ат-Кашка уставать начал. Не привык он через лес густой продираться, все бока у него в крови, сучьями острыми поранены, все тише и тише бежит, чуть еще и совсем остановится. Совсем близко треск пошел. Видать, братья вот-вот настигнут их, схватят, сестру свою отберут, а Джаузаба жизни лишат.

– Брось меня, – она ему, – а то хуже будет.

– Молчи, коль взялся за какое дело, то никто меня не остановит, пока не выполню задуманного и своего не добьюсь. И тебя не оставлю, даже не думай.

На их счастье, вскоре лес кончился, на луг открытый выехали, а неподалеку уже и речка виднеется, за которой деревенька Джаузаба стоит, совсем чуть осталось. Доскакали они быстренько до речки, в кустах спрятались Джаузаб назад глянул и видит, что все трое братьев из леса выскочили, по следу в их сторону бегут, над головами дубинами машут, орут что-то по-своему, вот-вот настигнут их, до берега добегут. Только Ат-Кашка совсем устал, выдохся, не перевезет их вдвоем с Фаридой через реку.

В очередной раз крепко задумался Джаузаб, как быть. Глянул вокруг, а подле них коряга сухая лежит. Мигом он сообразил, что делать. Схватил ту корягу, привязал ее к седлу, хлопнул коня по спине: мол, плыви, выручай. Тот все понял и прыгнул в воду, поплыл. Издали кажется, что кто-то у него в седле сидит скрючившись. А Джаузаб Фариде рот ладошкой прикрыл и для верности лицо ей халатом обмотал, поглубже в кусты залез, подальше от братьев спрятался.

Тут братья на берег выскочили, дубинами машут, кого хошь сокрушат, порушат. Ат-Кашка тем временем до другого берега уже доплыл, из воды выскочил и дальше поскакал. А уже смеркаться начало, не разглядеть издали, что у него на спине не человек сидит, а коряга сухая привязана. А братьям некогда разбираться, они с ходу в воду и кинулись, поплыли, а дубины не бросают, одной рукой над водой держат.

Как они до другого берега добрались, из вида скрылись, срезал тогда Джаузаб тонкую камышинку, зубами ее зажал и пошел по дну, а мешок заплечный с Фаридой на руках над водой несет. Так на тот берег и переправился, а там уже и до своей деревни добрался, в дом вошел, невесту с отцом, матерью познакомил, объявил, что женится на ней. А те и рады, что сын невестку в дом привел. В темноте уже слышит, что Ат-Кашка подле ворот заржал, удилами брякает, копытом землю роет, что к хозяину вернулся, погоню далеко в стороне оставил. Вышел к нему Джаузаб, обнял крепко за шею и поблагодарил за все, что тот для него сделал, накормил овсом досыта и с тех пор уже не гонял его без дела по лугам, а лишь по праздникам выезжал погарцевать, перед людьми добрыми удаль свою показать. Не зря люди говорят, что иной конь лучше друга, так оно и вышло. Не тот друг, что слова хвалебные тебе говорит, а тот, кто, себя не жалея, из лихой беды спасет, выручит.