Читать книгу "Живущий в ночи - Дин Кунц"

Даже не свет одной оставшейся гореть свечи, а желтое пламя в глазах помогло мне увидеть двух новых пришельцев – настоящих камикадзе, – запрыгнувших на подоконник.

А Бобби в это время перезаряжал ружье.

В противоположной стороне дома громко залаял Орсон. То ли он спешил к нам, чтобы принять участие в схватке, то ли звал на помощь.

Я услышал собственный голос и необычайно образные ругательства, срывавшиеся с моих губ. Теперь на шее обезьяны сомкнулись уже обе моих руки. Я душил ее, душил до тех пор, пока ее лапы не разжались и она не отпустила Сашу.

Обезьяна весила около двенадцати килограммов – шестую часть моего веса, но ее тело представляло собой клубок мускулов, костей и ненависти. Тонко визжа и плюясь в борьбе за глоток воздуха, она пыталась наклонить голову, чтобы укусить мои руки, сжимавшие ее глотку, извивалась, лягалась, дрыгала ногами в воздухе.

В другой ситуации я наверняка не смог бы удержать этого маленького дьявола, но сейчас мои руки сделались стальными. Их силу питала ненависть к этой твари за то, что она пыталась сделать с Сашей. Наконец я почувствовал, как шея обезьяны хрустнула под моими пальцами. Она обвисла в моих руках безвольным мертвым предметом, и я швырнул ее на пол.

Плюясь от отвращения, пытаясь выровнять дыхание, я взял со стола «глок». Саша тем временем тоже подобрала с пола свой револьвер и, подойдя к разбитому окну возле стола, стала палить в ночную темень.

Перезаряжая ружье, Бобби, видимо, потерял из виду двух оставшихся обезьян, поэтому сейчас он подошел к выключателю у двери и стал подкручивать реостат, делая свет ярче. Я был вынужден прищуриться.

Одна маленькая гадина стояла на стойке возле плиты. Из лотка, прикрепленного к стене, обезьяна достала небольшой кухонный нож и, прежде чем кто-либо из нас успел выстрелить, метнула его в Бобби.

Трудно сказать, изучали ли члены отряда боевые искусства или этой обезьяне просто повезло, но лезвие ножа, просвистев в воздухе, вонзилось в правое плечо Бобби.

Он выронил ружье.

Я выпустил две пули в метательницу ножей, и она, бездыханная, рухнула спиной на конфорки.

Вторая обезьяна, видимо, была знакома с известным изречением, гласившим, что осторожность есть оборотная сторона доблести, свернула хвост в кольцо, перепрыгнула через мойку и выскочила в окно. Я дважды выстрелил ей вслед, но оба раза промахнулся.

У другого окна Саша на удивление хладнокровно уверенной рукой вытащила из футляра на поясе скоростной зарядник и поднесла его к своему револьверу.

Затем загнала одновременно все патроны в гнезда барабана, швырнула пустой зарядник на пол и защелкнула барабан.

«Интересно, – подумал я, – на каких курсах готовят диск-жокеев, которые так блестяще владеют оружием и так уверенно чувствуют себя во время перестрелки?» До сего момента я полагал, что Саша – единственный оставшийся в Мунлайт-Бей человек, который является тем, кем кажется, но теперь подумал, что, возможно, и у нее есть какие-то свои секреты.

Она снова начала выпускать пулю за пулей в ночную тьму. Я не знал, стреляет ли она по определенной цели или просто хочет запугать и подавить огнем уцелевших обезьян.

Выкинув из рукоятки «глока» наполовину пустой магазин и заменив его полной обоймой, я подошел к Бобби. Он вытащил из плеча нож. Лезвие проникло в тело всего на два или три сантиметра, и по рубашке расползалось пятно крови.

– Здорово задело? – спросил я.

– Чер-рт!!!

– Что, так больно?

– Это была моя лучшая рубашка!

Значит, с Бобби все нормально.

Из той части дома, которая выходила к фасаду, по-прежнему слышался лай Орсона, но теперь в нем звучали визгливые нотки страха.

Я сунул «глок» сзади за пояс брюк, схватил полностью заряженное ружье Бобби и побежал в ту сторону, откуда доносился лай.

Лампы в гостиной были включены, но едва горели.

Я прибавил света.

Одно из больших окон было разбито, и сильный боковой ветер бросал через него в комнату струи дождя.

На спинках стульев и ручках дивана прыгали четыре визжащие обезьяны. Когда свет в комнате стал ярче, они, как по команде, повернули головы ко мне и злобно зашипели.

По оценкам Бобби, отряд включал в себя восемьдесят животных, но теперь стало ясно, что их намного больше. Мы уже видели двенадцать или четырнадцать тварей, и, хотя они исходили бешенством и ненавистью, я не думаю, что обезьяны были настолько сумасшедшими – или глупыми, – чтобы пожертвовать всем отрядом в первой же атаке.

Они скрывались на протяжении двух или трех лет.

Вполне достаточный срок для того, чтобы расплодиться.

Орсон стоял посередине комнаты, окруженный этим квартетом гоблинов, которые теперь снова стали визжать на него. Он крутился на одном месте, стараясь не выпускать из поля зрения ни одну из тварей.

Одна из обезьян находилась на таком расстоянии и под таким углом от меня, что я мог выстрелить в нее, не опасаясь задеть собаку. Не колеблясь ни секунды, я всадил в мерзкую гадину заряд картечи. Обезьяньи кишки и кровь разлетелись широко вокруг. По-видимому, теперь ремонт этой комнаты обойдется Бобби не меньше чем в пять тысяч баксов.

Три оставшиеся обезьяны, не переставая визжать, стали перепрыгивать с одного предмета обстановки на другой, направляясь к окну. Я прикончил еще одну, но на третий раз шрапнель угодила в обшитую тиковыми панелями стену. Этот выстрел обойдется Бобби еще в пять, а то и в десять кусков.

Я отшвырнул ружье, потянулся назад и, выхватив из-за пояса «глок», кинулся за двумя обезьянами, приготовившимися выскочить через разбитое окно на террасу. Однако не успел я сдвинуться с места, как кто-то схватил меня сзади. Одной рукой неизвестный обвил мою шею, заставив меня кашлять и задыхаться, а второй вцепился в «глок», пытаясь вырвать его у меня из руки.

В следующее мгновение меня, словно ребенка, оторвали от земли, подняли в воздух и швырнули в сторону. Я врезался в кофейный столик, и тот разлетелся под моим весом в щепки.

Лежа на спине в обломках мебели, я посмотрел вверх и увидел возвышающегося надо мной Карла Скорсо. Из этого положения он показался мне еще более огромным, чем был на самом деле. Бритая голова. Сережка в ухе. Несмотря на то что я включил слабый свет, царивший в комнате полумрак позволил мне заметить звериный блеск в глазах маньяка.

Именно он являлся вожаком обезьяньего отряда – теперь на этот счет сомнений не оставалось. На нем были кроссовки, джинсы и фланелевая рубашка, а на запястье – часы. Если бы в комнате для полицейского опознания его поставили в ряд с четырьмя гориллами, любой без труда признал бы в нем homo sapiens. Но сейчас, несмотря на человеческую одежду и обличье, вокруг него ощущалась злобная аура некоего существа, не имеющего ничего общего с человеком. И даже не из-за звериного огня в глазах, а потому, что его черты были искажены гримасой, в которой не было ничего человеческого. На нем была одежда, но с таким же успехом он мог бы быть голым; он был гладко выбрит, но тоже мог бы быть покрыт шерстью, как его подопечные, – это не изменило бы ровным счетом ничего. Если Скорсо вел двойную жизнь, то наверняка более по душе ему приходилась ночная, когда он находился в обезьяньем отряде, нежели дневная, которую он проводил в окружении тех, кто не являлся таким же оборотнем, как он.