Читать книгу "Мозг отправьте по адресу... - Моника Спивак"

В литературной беседе очень охотно цитировал стихи, но только когда говорил по поводу данного стихотворения, а не так, чтобы цитировать то или другое стихотворение для иллюстрации других затрагиваемых в беседе вопросов. В разговоре очень любил употреблять характерные еврейские выражения, словечки, особенно когда рассказывал что-либо смешное.

Выступать публично не любил. К выступлениям никогда не готовился, должен ли был выступать с чтением стихов или с речью. Говорил речь скорее коротко, сжато. Получалось не очень гладко (ораторских способностей не было), но в общем излагал свои мысли понятно.

Знал немного немецкий язык (читал). Научился этому языку самоучкой, это необходимо было для чтения книг по разведению рыб. Склонности к изучению иностранных языков не было. Способности к этому были, по-видимому, средние. Говорить на иностранных языках не мог. Знал немного по-еврейски и украински, но главным образом чтобы читать, не говорить.

Было любимое характерное словечко «бред». Это словечко имело очень сложное значение, и его нелегко расшифровать. Оно могло указывать на то, что речь идет о чем-то странном, несоответствующем общепринятому пониманию, затем в него могло быть вложено понятие о сумбурности, хаотичности, отсутствии порядка и последовательности. Наконец, в него могло входить и представление о чем-то занятном, забавном («бредовой человек») (З).

Письмо. Склонности к применению письма как формы работы (помимо стихотворчества) и в быту особой не было, пользовался письмом исключительно когда это было необходимо, главным образом для писания стихов. Писал неравномерно, периодами, то очень много, то совсем не писал. Грамматически писал правильно, строил фразы правильно, но своеобразно. Очень часто употреблял в письмах знак тире (это относится главным образом к поэзии), что, по заявлению текстолога (в передаче жены), значительно облегчает чтение.

Письменная речь была внешне связная и логичная.

Чтение. Читал очень много и очень быстро. Мог за вечер прочесть книгу страниц 200–250. Знал очень хорошо всю литературу, как русскую, так и мировую, «как редко кто знает из современных писателей», всегда был ведущим в отношении чтения литературы, указывал товарищам, что нужно читать. Невозможно было сбить в отношении литературы, когда приводил цитаты, знал точно, откуда эта цитата была взята. Не верил отзывам других о литературных произведениях, составлял свое мнение, когда их прочитывал сам. Читал все, что попадалось под руку. Часто выражался: «Это такая ужасная книга, что даже я не мог ее прочесть», намекая этим на то, что он читает всякого рода книги. Книга интересовала только до тех пор, пока ее читал. Обращался с книгами очень небрежно. Сам всегда тяготел к классике, классической поэзии, Пушкину. Хотя признавал и ценил футуризм в поэзии, но сам склонности к нему не чувствовал. Очень любил историческую, мемуарную литературу. Философские книги не любил, научную литературу читал мало. Очень любил фантастическую, приключенческую и криминалистическую литературу.

Газеты и журналы регулярно не читал, только когда попадались под руку. Интереса к этому выраженного не было.

Отличался очень большой восприимчивостью к литературе. Очень легко подпадал под влияние прочитанного. Носился с прочитанной книгой, которая ему нравилась.

Внимание. Внимание в основном было сконцентрировано в глубине себя, направлено вовнутрь; внешнему миру, тому, что происходило вокруг, уделял вообще заметно меньше внимания.

К длительному сосредоточению внимания (в отношении внешнего проявления этого) на чем-либо, в том числе и на своей творческой деятельности, не был способен. Работал короткими отрывками: минут десять пишет, затем столько же читает постороннюю книгу, затем поспит немного. Чрезвычайно легко и охотно отвлекался (внешне) во время своей творческой работы по любым внешним мелким случайным поводам, это его творческой работе совершенно не мешало, напротив, был всегда доволен этим. Когда не клеилось в работе, не получались, например, строка, рифма, то сам всегда отвлекался в такие моменты на постороннее, но никогда не старался дойти до нужного путем напряженного сознательного размышления. Никакой изолированной обстановки для работы не требовалось, мешающих работе моментов не было.

Мог, хотя это было и трудно, работать и при плохом самочувствии. Одновременно говорить и писать или слушать и писать не мог.

Был наблюдательным. Сразу замечал, если в обстановке комнаты, в лицах людей были какие-нибудь изменения. Особенно был наблюдателен в отношении того, чем интересовался; напротив, на то, чем не интересовался, мог не обратить внимания, так как было безразлично. Мог не высказывать того, что замечал вокруг себя, но затем случайно могло оказаться, что подмечал такие вещи, на которые, казалось бы, не обращал внимания. Этим часто удивлял окружающих.

Относительно его наблюдательности можно привести следующий факт. В доме у Багрицких постоянно были люди на правах «домашних», которые пили, ели, спали, приходили и уходили когда хотели. Одно время на таком положении находился один его знакомый Ян, тип умного, но опустившегося литератора. Он вечно нуждался в деньгах. Этот Ян украл у Багрицкого рубашку из шкафа, причем это преступление Багрицкий раскрыл следующим образом. Как раз перед этим случаем вышло так, что он дал жене пачку папирос и попросил положить ее в шкаф (находившийся в другой комнате). Когда жена, сделавши это, ушла из дому, пришел Ян. Он сидел с Багрицким некоторое время, потом вышел из комнаты, якобы чтобы пойти в уборную. Багрицкий обратил при этом внимание на то, что его отсутствие было слишком длительным. Когда он вернулся и разговор возобновился, Ян вынул коробку с папиросами и закурил, причем Багрицкий подметил, что папиросы были другой марки, чем обозначенная на коробке. Заинтересовавшись этим, Багрицкий попросил себе папиросу, сославшись на то, что «его ему надоели». Когда Ян дал ему папиросу, Багрицкий увидел, что она такая же, какие курит он сам. Так как коробка с папиросами была в шкафу, Багрицкому пришло в голову подозрение о том, что Ян был в другой комнате и лазил в шкаф. Когда пришла жена, он сказал ей, чтобы она посмотрела, все ли в шкафу в целости; при этом оказалось, что не хватает его рубашки, а из коробки взято несколько папирос. Багрицкий остался чрезвычайно доволен проявленными им в этом случае способностями сыщика.

Воображение. Мы выше неоднократно останавливались на той исключительной роли, которую играло воображение во всех решительных проявлениях его психической деятельности. Был человеком с необыкновенно богатым, исключительно развитым воображением. Можно без преувеличения сказать, что воображение является наиболее характерной, основной и доминирующей чертой его личности, и потому он с полным правом может быть назван «человеком воображения». Как выражался Д., «жил своим внутренним миром, миром своего воображения и творческой фантазии». То, что теряло интерес, совершенно переставало для него существовать. Все происходившие вокруг него события реального мира воспринимал через призму своего воображения. Этим объясняется тот чрезвычайно интересный факт, что, несмотря на то что всегда было сильное желание видеть то, чем интересовался, в то же время, как указывает А., иногда предпочитал не столько сам видеть события, сколько слышать о них рассказы других. Достаточно было одного-двух намеков или мимолетно подмеченных сцен (здесь имеется главным образом в виду гражданская война, которой очень интересовался) для того, чтобы это его вполне удовлетворило. Объясняется это тем, что в восприятии действительности акцент был не на непосредственно получаемых ощущениях, но на деятельности воображения, перерабатывавшего их и превращавшего в художественные образы. Было достаточно побыть «около» для того, чтобы питать связанную с гражданской войной романтику и героические образы. Не было свойственно, чтобы сам сел на коня и с саблей наголо понесся бы в атаку, но побыть около всадника и коня, прошедших через это, любил. Окружал себя боевыми командирами и с горящими глазами слушал их рассказы, причем его совершенно не смущало, если они при этом привирали немного для красного словца. Для его блестящего воображения достаточно было одного-двух мимолетно схваченных слов и т. д. для того, чтобы по ним воссоздать образ человека, события и т. д.