Читать книгу "Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова"

Глава 18. Рождество в Святом Кресте

7 января 1919 года. Святой Крест

Красные спешно отступали на восток. После последних боёв их части были деморализованы, и всё чаще красноармейцы сдавались в плен, переходили на службу побеждающей армии.

Велика была заслуга в этом первого Конного корпуса, действиями своими не дававшего большевикам восстановить силы, гнавшего их вон из пределов Северного Кавказа. Именно корпус Врангеля Ставка решила продемонстрировать прибывшим, наконец, союзникам, на помощь которых возлагались большие надежды, для создания у них лучшего впечатления об армии. Первоначально хотел Деникин везти гостей к Казановичу, но вышла незадача: именно в это время любимый корпус Главнокомандующего находился в тяжёлом положении и не был пригоден для осмотра союзниками. Тогда Антон Иванович телефонировал Врангелю. Спросил, что корпус может показать гостям. Что может показать действующая боевая часть? Сразу ответил Врангель:

– Можем показать, как казаки бьют большевиков! Пусть приезжают до темноты, иначе не застанут нас на месте.

Союзники в сопровождении чинов Штаба и самого Деникина приехать не замедлили. За ночь Пётр Николаевич подготовил директиву по корпусу, перевёл её на английский и французский языки, снабдил картами и пояснениями и на рассвете объявил о выступлении. Не прекращавшиеся несколько дней дожди размыли дороги. Кони скользили по липкой, чёрной грязи, увязали тачанки, а всего труднее приходилось пластунам. После десятичасового марша вышли во фланг противнику. Гости были крайне утомлены и едва держались в седле. Оставив их на наблюдательном пункте, Пётр Николаевич отправился строить свои полки для атаки. Уже шёл бой на подступах к деревням Шишкино, Александрия, Сухая-Буйвола и Медведское, которыми предстояло овладеть. Замешкался, взбираясь в гору, славный Екатеринодарский полк. Пустив коня в галоп, Врангель без сопровождения помчался к нему. Окопы красных были уже совсем близко, неумолчно свистели пули. Взлетев на взгорье, генерал крикнул командиру Екатеринодарцев:

– Полковник Лебедев, покажите, что не зря носите свои погоны, вперёд!

– Шашки к бою! – воскликнул молодой полковник, бросаясь вперёд.

И понеслись эскадроны! Лошади скользили по грязи, спотыкались и падали, огонь усиливался, но ничто не могло уже остановить мчащуюся во весь опор конницу. Вот, вклинились в оборону красных и, прорубая себе дорогу, ворвались в деревню. Более тысячи пленных, оружие, трофеи… Все четыре деревни были очищены от красных, более ничего не угрожало теперь корпусу генерала Казановича. Смерклось. Колонны пленных тяжело двигались по дорогам. Войска выстроились в каре, и, гарцуя в центре его на разгорячённом коне, Врангель объявил воинам благодарность за новое славное дело, которое они совершили.

– Ура! – грянули бойцы.

– Ура! – крикнул один из пленных и упал на колени.

А гости конца «представления» не дождались. Слишком устали. Пожелали отбыть обратно. И теперь нужно было Врангелю спешно догонять их, чтобы успеть повидаться с Деникиным до его отъезда. Уже тридцать часов он не ведал сна, а впереди была десятичасовая дорога сквозь промозглую, непроглядную ночь – в Петровское, где расположен был штаб корпуса, откуда выступили поутру. Укутавшись в бурку, пришпорил коня…

Гости ещё не уехали. Задержались в Петровском. Здесь и получили донесение об одержанной победе. Встретили прибывшего Врангеля криками «ура». С тем и отбыли, торопясь отдохнуть, даже поужинали наспех, без аппетита, хотя почти сутки голодали. Заморились…

Кажется, уже всё и вся погрузилось в сон, а Петру Николаевичу нужно было ещё составить приказ на следующий день. Только после этого разрешил отдых и себе.

Не подготовлены оказались гости к серьёзным действиям, к долгим переходам. Не только союзники (что с них взять? они и понять не могут, как, вообще, так воевать возможно), но и свои, штабные, ещё недавно сами сражавшиеся на поле брани. Но окунулись в удушливую атмосферу тыла, пригрелись там, отвыкли от будней суровых…

В тылу побывал Врангель как раз недавно. Ездил в Екатеринодар для решения некоторых служебных вопросов. Главным из них был вопрос о создании мощной регулярной конницы. Это ли не важнейшая задача в условиях войны, в которой маневр, быстрота играет главенствующую роль? А в Ставке ничуть не озабочены были этим. Есть же казаки! А что – казаки? Хорошо знал, Пётр Николаевич казаков. Он ещё в Японскую войну ими командовал. Казаки – воины об Бога, но строить расчёты на них нельзя. Покойный Крымов на них большие надежды возлагал, и прямо сказал ему тогда Врангель, что надежды этой не разделяет – на том и разошлись. Так и теперь. Казаки – опора надёжная, покуда сражаются за свою землю. А как только война выйдет за пределы её, охота их улетучится. Вновь овладеет ими настроение: разойтись по своим базам, налаживать свою жизнь, а с остальной Россией – нехай русские разбираются. И что тогда? Останется армия без конницы? Лучшая в мире конница была в России! И до чего бездарно расходуются кадры её! Большинство кавалеристов служат в пехотных частях, тающих день ото дня. Всё это пытался донести Врангель до командования. Но без толку. Не только безразлично относились верхи к идее создания регулярной конницы, но даже отрицательно. То ли потому что сами все пехотными офицерами были, не умели понять, то ли что…

Не только вопрос о кавалерии трудно было решить в Ставке. В Ставке, вообще, ничего нельзя было решить. Разросся Штаб до гомерических размеров, распух, сам запутался в своих размноженных, неизвестно на кой нужных отделах, утонул в бумагах. Заседали при Штабе несчётные комиссии, занимались предметами, которые, быть может, и могли бы быть важны в будущем, но на день сегодняшний никакого значения не имевшими. А за нагромождением их о вопросах для армии насущных забывалось, терялись они в этом море. И сколько же всевозможной дряни стекалось в Штаб! Желающие уклониться от фронта оседали в штабах, в комиссиях, парализуя работу, разлагая тыл.

От тыла сложилось у Врангеля впечатление самое неприятное. Как раз избирали в Екатеринодаре атамана. Бурлил Екатеринодар. Съехались на выборы казачьи офицеры во главе со своими командирами, Шкуро и Покровским. И тот, и другой отличались крайней неразборчивостью в средствах. Первый «прославился» грабежами, второй имел склонность к садизму. Ломились екатеринодарские рестораны, вспыхивали пьяные дебоши… А Ставка почему-то старательно закрывала на это глаза. Не одергивала зарвавшихся начальников, своим примером деморализующих армию. Ни малейшей попытки не предпринимала, чтобы этот кабак прекратить.

А могла ли предпринять? Могла ли хоть что-то? Две недели сидел Врангель в кубанской столице, изводясь от вынужденного бездействия, и никак не мог добиться вразумительного ответа на свои вопросы. Деникин, как всегда, любезный и сердечный, обещал во всём помочь, чем сможет, но:

– Сообщите обо всех нуждах Ивану Павловичу, – отослал к Романовскому.

А с Романовским совсем сложно дело иметь было. Смотрел на него Врангель и не мог раскусить существа его. Первопоходец, ближайший соратник Деникина, человек, по-видимому, честный… А в армии толковали о нём разное, иные чуть ли не агентом большевиков считали, распускали слухи. Сумел Иван Павлович настроить против себя подавляющее большинство офицерства. Странным человеком был начальник Штаба. Ни единой эмоции не выражало ни правильное лицо его, ни голос, всегда мерный, всегда спокойный. Скользкий человек… Даже решительного ответа нельзя было добиться от него ни по одному вопросу. Отвечал уклончиво, остерегаясь давать обещаний. Избегал и отказов.