Читать книгу "Имаго - Юрий Никитин"

– Вообще-то, – сказал он с кривой усмешкой, –даже странно, что юсовцы тебя просмотрели… Ты же для них даже с такимихроменькими тезисами страшнее бомбы, сброшенной над всеми их городами! Хотя ипонятно, почему просмотрели.

– Почему?

Он отмахнулся с пренебрежением.

– Они всерьез уверовали, что они самые-самые во всем.Даже умные!.. Ты заметил, что если лет сорок назад в США переводили почти всюверхушку нашей литературы, все крупные научные работы, то сейчас нет ни одногоперевода? Причем, перестали переводить не только наши работы, но и европейские!Уверены, что все лучшее рождается именно у них. Они так долго запускали этуутку по всему миру, что сами и поверили. Правда, некоторое основание есть, ведьвсе лучшие специалисты из России выехали именно в США. Они рассудили здраво:какой смысл наблюдать за вырождающейся Россией?.. Кстати, ты не собираешьсяхотя бы съездить в США?

Я удивился:

– Зачем?

Он ухмыльнулся.

– На заработки, конечно. Раз уж ты предпочитаешьбольшие деньги большой науке! Выступил бы с лекциями в штатовских универах.Платят там – закачаешься! Здесь за год столько не насобираешь, сколько там вконвертике за неделю. И свои идеи бы развил. Штатовская молодежь – радикальная.Еще Гувер, шеф ФБР, сказал, что если человек в студенчестве не был коммунистом– у него нет сердца, но если он и в сорок лет все еще коммунист – у него нетголовы. Университетская молодежь Америки первая твои мысли подхватит, понесетпо всему миру… Не соблазняет?

Звучало, в самом деле, соблазнительно, я хотел было спроситьо деталях такой поездки, кто оформляет, от кого взять приглашение… еще не длятого, чтобы ехать, а просто интересно, как другие это проделывают, но нашивзгляды случайно пересеклись, всего на миг, и я застыл, словно оказался насамом краешке над бездонной пропастью. Из его зрачков на меня смотрел черныймертвый космос. Не наш, где планеты, звезды и галактики, а тот, что за Краем,где ничто.

– Звучит соблазнительно, – ответил я, стараясь,чтобы голос не дрогнул, – я, пожалуй, подумаю…

Он смотрел пристально, не мог же я так легко заглотнутьнаживку. Я старался выглядеть все тем же, только не показать бы, что увидел внем, в его теле – его настоящего. Он не поверит, но я это в нем увидел.

– Если надумаешь, – сказал он оживленно, –дай знать. У меня есть кое-какие концы. Стоит дернуть всего разок… Организуемпо высшему классу! Нет, лучше я сам тебе позвоню, а то ты когда ещераскачаешься!

– Да, – ответил я пересохшим ртом, – да…позвони.

Он поднялся, рука его была сухая и крепкая, я ощутилнастоящее мужское рукопожатие, открытое и сильное, отработанное на мячикеэспандера, поставленное имиджейером, ибо для его типа людей гораздо важнее производитьвпечатление открытого и честного человека, чем им быть.

Я проводил его до лифта, он поинтересовался:

– Дом у вас с общей верандой? И как этот возврат ксоциализму, работает?

– В новых условиях, – ответил я, – да. Когдау всех квартиры изолированные, все тянутся к общению…

– Интересно, – сказал он. Нажал темную кнопкувызова лифта, она засветилась красным глазом. Вверху по узкой продольнойполоске пошел сиротливый огонек, старательно переползая с клеточки на клеточку.Лифт поднимается с первого этажа. – Покажешь?

– Да ради бога, – сказал я. – Вон дальше поплощадке, там за поворотом дверь…

На веранде уже чаевничали Майданов, Лютовой и Бабурин.Увидев входящего Перевертенева, обалдели, а я испытал гаденькое чувствогордости, вот, мол, какие люди ко мне ходють. Черт, как же мы, презирая дешевуюпопулярность клоунов, сами же поддаемся ее влиянию!

По лицу обмершего от счастья Майданова я увидел, что послеотбытия высокого гостя будет добиваться, чтобы вот прямо здесь повесилимемориальную доску, такой великий человек побывал, его ж кажный день потелевизору показывают!

Перевертенев с интересом осмотрел наш стол, Анна Павловнарассыпалась в любезностях. Он взглянул на часы.

– Пожалуй, на пять минут присяду, большое спасибо… Да,можно с вареньем. Благодарю вас!

Майданов суетливо придвигал вазу с сахарным печеньем:

– Отведайте… Детям буду рассказывать!

Перевертенев улыбнулся, взял печенье, с хрустом сжевал,показывая, что он такой же простой, как и мы здесь, отечески обратился кМайданову, признав в нем хозяина застолья:

– У вас здесь славно… Но вот моего лучшего ученика,Бравлина, не удержали, не удержали в рамках!.. Какие же вы соседи? Он же могтакое в науке совершить! Да не только в науке – в политике, дипломатии,истории… Но вот потянуло на дешевую популярность, увы, это вечный соблазнмолодости. Я уже ему сказал, что его идеи смехотворны, язык беден, построенияне новы, логика не выдерживает никакой критики, но и вы здесь меня поддержите…Увы, великие перемены в обществе уже невозможны. Предстоит только плавное инеизменное развитие западного образа жизни, к которому, кстати, мы сами ипринадлежим. Хотя, почему «увы»?.. Это прекрасно. Общество должно развиватьсяпо прямой линии.

Майданов улыбался и часто-часто кивал. Я заметил, что дажеЛютовой и Бабурин, один в оппозиции по идейным соображениям, другому по барабанувсе академики, если не за «Спартак», смотрят на Перевертенева чуть ли не сотвисшими челюстями. Еще бы, Перевертенева часто показывают по жвачнику: наодном канале дает интервью, на другом комментирует, он приходит на все шоу, накоторые приглашают, – тем самым создается имидж человека, которыйшироко-широко известен. И даже если кто-то к нему в оппозиции, то все равноможет дома сказать с тайной гордостью: а сегодня, мол, на улице Перевертеневавстретил. Вообще-то он не последняя свинья, мне даже дорогу уступил и дверьпередо мной открыл, так как я нес на плече мешок… А домашние бросятся к нему срасспросами: а какой он в жизни, а как одевается, а чем пахнет, а как держится…А человечек усядется и начет рассказывать про то, как он встретился с самим Перевертеневым.

Перевертенев наконец взглянул на часы, охнул, поднялся,развел руками. Улыбка у него была виноватая, мол, еще бы посидел с вами, дапрезидент ждет, надо государственные дела решать, он же без меня никуда, да иГосдуме надо подсказать, какой ногой сморкаться.

Когда отбыл, Анна Павловна рассыпалась в восторгах, какойобаятельный мужчина, а сам Майданов сказал укоризненно:

– Вот видите, Бравлин…

– Что? – спросил я.

– Как что? Не одобряет он ваши идеи!

– Ну и что? – спросил я.

– Как что?.. – растерялся Майданов. – Когдатакой человек, человек такого масштабища не одобряет… это… это много! Это, спозволения сказать, это все. Труба, как говорит ныне молодежь.

– Молодежь так не говорит, – сообщил Бабурин. Оноглянулся на Анну Павловну. – Молодежь говорит… другие слова.