Читать книгу "Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум"

Вот адмиралу Чичагову не повезло – он фигурирует в басне Крылова в качестве щуки, хвост которой на суше объели мыши. Очень поспособствовавший этому «…объеданию щучьего хвоста…» М.И. Кутузов в басне не фигурирует…

Если уж говорить, кому повезло или не повезло в литературе, то завидная доля досталась офицеру, выведенному Л.H. Толстым в «Войне и мире», которого видит раненый князь Андрей. Офицер едет по полю, говоря своему собеседнику, что «…война должна быть перенесена в пространство…». Не совсем понятно, правда, кто этот офицер? Клаузевиц? A может быть – Вольцоген? B его переписке было нечто подобное.

Собственно, это неважно, а важно то, что Толстому, разумеется, это кажется чудовищной глупостью. В 1870 году в ходе франко-прусской войны идеи Клаузевица – «…теоретическое осмысление Наполеона…» – будут опробованы на практике, и результаты окажутся очень далеки от представлений Толстого о «…ненужности и преждевременности…» паровозов.

Лев Николаевич вообще писал широкими мазками:

«…Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить… волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.

Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее…»

Так он видел Историю. Наполеон для него – комедиант, позер, щепка на гребне несущей его волны, смешной и жалкий человек, чью жирную спину камердинер поливает одеколоном и растирает щетками.

Один гений описал другого – и сделал это желчно и неприязненно. Но как же они похожи друг на друга своим немыслимым упрямством… и нежеланием считаться ни с какими препятствиями и не видеть очевидного, и способностью легко выходить за «…рамки возможного…», и полным презрением и к чужому мнению, и к «здравому смыслу»…

Что же до «войн и битв», которые Наполеон, этот жалкий паяц, «…якобы выигрывал…», то Толстой в своей работе воспользовался романом Стендаля «Пармская обитель».

Герой романа, страстный бонапартист, мчится на помощь к своему герою, под Ватерлоо знакомится с маркитанткой, получает от нее саблю и совет, как ею пользоваться, и даже как бы использует его – и остается в недоумении: был он в сражении или нет? Картина как раз по вкусу Толстого – хаотичный мир, отнюдь не управляемый волей «…великого человека…». Один человек в принципе не может повлиять на ход событий. Согласно Толстому…

Но есть и другие мнения.

Алфред Мэхэн, военный теоретик, написал знаменитую книгу: «Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793–1812». Как ясно из названия, она посвящена как раз тому времени, когда жил и действовал Наполеон Бонапарт – генерал Французской Республики, ставший диктатором и впоследствии надевший на себя императорскую корону.

Мэхэн доказывает, что к 1795 году Революция исчерпала себя, дело шло к истощению Республики, к ее неминуемому поражению:

«…Военные неудачи и истощение вследствие плохого управления привели было Францию в 1795-м и затем снова в 1799 годах к последней крайности…»

А дальше добавляет следующее:

«…Ho оба раза ее [Францию] спас Бонапарт. Этот великий вождь и организатор не только принес с собой победу и исправил правительственный механизм, но еще дал также и центр, вокруг которого могли снова группироваться народный энтузиазм и доверие… Вся энергия нации суммировалась в одном могучем импульсе… который в течение первой половины наполеоновской карьеры направлялся с несравненной энергией и мудростью…»

Суждение Мэхэна выглядит куда более справедливым, чем суждение Толстого. Тут нужна оговорка – и Мэхэн, надо отдать ему должное, ее и делает. Все похвалы, связанные «…с несравненной энергией и мудростью...» Наполеона, отнесены к «…первой половине…» его правления.

Вторая половина началась, по-видимому, в 1806-м, когда после своей сокрушительной победы под Иеной он пошел слишком далеко – объявил «континентальную блокаду» и не пожелал отступить ни на шаг назад, сделав ее вопросом принципа. Все остальное – захват Испании, упорное нежелание считаться ни с какими возражениями и ни с какими препятствиями, немыслимое упрямство, самоубийственная вера в свою звезду – это уже скорее следствия той первой, поистине роковой ошибки, поставившей его на путь вечной и непрерывной войны. Его Дар широко раздвинул «…границы возможного…» и наделил носителя этого Дара неслыханной властью. А потом Наполеон, обладатель Дара, в точном соответствии с формулой об «…абсолютной власти, развращающей абсолютно...», перестал считаться вообще с чем бы то ни было – и разрушил все, что было им создано раньше.

Право же, хочется в данном случае разделить человека и его гений.

* * *

От Наполеона, поражавшего мир (для европейцев, его современников, мир почти целиком умещался в Европе), сейчас, по истечении добрых двухсот лет после его ухода с политической сцены, осталось не так уж много. Есть торт «Наполеон», который, согласно знатокам, надо «…подержать на свежем воздухе перед тем, как обмазывать кремом…». Есть коньяк «Наполеон» – не обязательно фирмы Курвуазье, его делают и другие. Слово «наполеон», собственно, обозначает степень выдержки коньяка: от 12 до 30 лет. Принимая во внимание центральное место, которое в рамках французской культуры отводится гастрономии, может быть, это не так уж и мало?

Что-нибудь еще – кроме еды? Ну, остались замечательные по ясности административные установления, сделанные Наполеоном. Скажем, система образования Франции, установленная им, существует и по сей день. Кодекс Наполеона – с последующими поправками – действует во Франции, несмотря на многочисленные смены политического строя, до настоящего времени и никогда не пересматривался полностью.

Как мы видим, Наполеон – законодатель и администратор жив во Франции и поныне. Но Наполеон-завоеватель, великий полководец, пронесший знамена Франции от Египта и до Москвы, выигравший множество сражений, проиграл все, что выиграл, и даже кое-что сверх этого.

Невероятная, превосходящая всякое воображение, беспримерная в истории авантюра, получившая название «Ста Дней Наполеона», окончилась поражением. Франция потеряла все завоевания Империи и все завоевания Республики – победоносные союзники свели ее к границам 1789 года. Даже не слишком удачливый племянник Наполеона, сын Гортензии де Богарнэ, Наполеон Третий, и то преуспел в этом смысле получше.

Как-никак Ниццу к Франции присоединил именно он. Ницца осталась французской, a из завоеваний его великого дяди в пределах современных французских границ не удержалось ничего. Правда, в Париже остались мосты, названные именами великих побед Наполеона, – Аустерлиц, Иена…

Колонна в память Аустерлица на площади Вандом, отлитая из австрийских и русских пушек, по образцу колонны Траяна. Ее воздвигли в 1807-м, по желанию Наполеона. Стоит и по сей день. Высота колонны 44 м, наверху – статуя Наполеона. Это уже третья статуя, украшающая колонну, первую сняли еще в 1814 году, при взятии Парижа. A в 1871-м, после падения Наполеона Третьего, даже и колонну повалили. Разрушить, правда, не смогли.