Читать книгу "Сталин. Наваждение России - Леонид Млечин"

Могилу выкопали солдаты кремлевского полка. Положенные в могилу мощи тут же заложили бетонной плитой. Через девять лет, в семидесятом году, на могиле Сталина у кремлевской стены был установлен памятник работы президента Академии художеств скульптора Николая Васильевича Томского. Большой белой лентой закрыли надпись «Ленин — Сталин» на фронтоне Мавзолея — пока не сделали новую надпись. Внутри Мавзолея саркофаг с телом Ленина вернули на прежнее место.

Правда истории и трамвай власти

Поклонники Сталина увидели, что реабилитация жертв массового террора, честный разговор о трагическом прошлом неминуемо ведет к полному развалу системы. То, что произошло после знаменитого секретного доклада Хрущева на XX съезде, продемонстрировало слабость системы, которая держится только на вертикали власти, на страхе. Стоит вытащить из этой вертикали хотя бы один элемент — безоговорочное подчинение власти, дать людям свободу слова, и система начинает рушиться.

Вот этого не могут простить Хрущеву, вот почему бранят, называют троцкистом и врагом государства. Никита Сергеевич выдернул слепое поклонение вождю из фундамента, на котором стояло советское государство, и система зашаталась. Вот почему власти всегда так важно, чтобы ее боялись, чтобы не звучали критические голоса, чтобы не было сомнений и дискуссий, а от подданных власть желает слышать только долгие и бурные аплодисменты, переходящие в овацию…

27 февраля 1964 года Александр Твардовский записал в дневнике:

«Мне ясна позиция этих кадров. Они дисциплинированны, они не критикуют решений съездов, указаний Никиты Сергеевича, они молчат, но в душе верят, что “смутное время”, “вольности” — все эти минется, а тот дух и та буква останется…

Их можно понять, они не торопятся в ту темную яму, куда им рано или поздно предстоит быть низринутыми — в яму, в лучшем случае, забвения. А сколько их! Они верны культу — все остальное им кажется зыбким, неверным, начиненным всяческими последствиями, утратой их привилегий и страшит их больше всего».

Твардовский чувствовал настроения огромного партийногосударственного аппарата. Через полгода Хрущева отправили на пенсию. Оставшись один на один с самим собой, Никита Сергеевич вновь и вновь возвращался к тому, что он сделал на XX съезде: «Мы осудили культ Сталина, а есть ли в КПСС люди, которые подают голос за него? К сожалению, есть. Живут еще на свете рабы, живут и его прислужники, и трусы, и иные. “Ну и что же, — говорят они, — что столько-то миллионов он расстрелял и посадил в лагеря, зато твердо руководил страной”. Да, есть люди, которые считают, что управлять — это значит хлестать и хлестать, а может быть, даже захлестывать».

Партийный аппарат требовал прекратить критику Сталина, не рассказывать больше о репрессиях и лагерях, о катастрофе в начальный период войны. Сделать вид, будто этой трагедии просто не было. На идеологических совещаниях звучали требования «вступиться за годы культа личности, перестать чернить прошлое, печатать литературу, которая воспитывает героизм и патриотизм». Корней Чуковский 15 августа 1965 года записал в дневнике: «Впервые в жизни слушаю радио и вижу, что “радио — опиум для народа”. В стране с отчаянно плохой экономикой, с системой абсолютного рабства так вкусно подаются отдельные крошечные светлые явления, причем раритеты выдаются за общие факты — рабскими именуются все другие режимы за исключением нашего».

На идеологическом совещании в Москве секретарь ЦК компартии Украины Андрей Данилович Скаба говорил:

— Со Сталиным сильно перегнули палку в критике. В результате мы десять лет работали против себя на идейном фронте, подрывая доверие к себе. Отсюда — нигилизм, фрондерство молодежи.

Главного идеолога Украины в республике считали «искренним начетчиком и догматиком». Украинский прозаик Олесь Гончар так отозвался о секретаре ЦК Андрее Скабе в дневнике: «мертвенный палач украинской интеллигенции».

Секретарь ЦК компартии Грузии Давид Георгиевич Стуруа выразился еще откровеннее и темпераментнее:

— Издержки, допущенные в критике личности Сталина, — это не просто издержки, это подрыв самих наших основ. В литературе писатели всячески стремятся принизить позитивное, положительное в деятельности Сталина, изображают его злодеем и монстром. Зачем это делается? В этой связи должен сказать, что сегодня линия журнала «Новый мир» — это линия тех, кто недоволен политикой партии. На страницах журнала виден оскал врага.

«Оскал врага» — это была уже лексика сталинских времен. Пугающие слова Стуруа разнеслись по всей Москве. Лексика была признана слишком грубой и откровенной, это в аппарате недолюбливали. Но тенденция была понятна.

В речи нового руководителя страны Леонида Ильича Брежнева на торжественном собрании накануне двадцатилетия Победы, 8 мая 1965 года, впервые за долгое время в положительном контексте прозвучало имя Сталина. Это восприняли как сигнал к реабилитации всего сталинского наследия. Один из руководителей отдела пропаганды ЦК Василий Иванович Снастин наставлял газетных и журнальных редакторов:

— Вы что, не понимаете, что произошло? Не видите, какой дух у доклада Брежнева?

На первом же заседании нового партийного руководства, посвященном идеологическим вопросам, секретарь ЦК по идеологии Михаил Суслов высказался необычно зло:

— Когда стоял у руководства Хрущев, нанесен нам огромнейший вред, буквально во всех направлениях, в том числе и в идеологической работе. А о Солженицыне сколько мы спорили, сколько говорили. Но Хрущев же поддерживал всю эту лагерную литературу. Нужно время для того, чтобы исправить все эти ошибки, которые были допущены за последние десять лет.

Михаил Андреевич патологически боялся перемен. Консервативный по складу характера и темпераменту, он лучше других понимал, что перемены будут не в пользу режима. И Хрущева предупреждал: нельзя дальше идти по пути демократизации, оттепель превратится в наводнение, которое все снесет.

На заседании политбюро была сформулирована вся идеологическая платформа брежневского руководства, на которой сложилось мировоззрение целых поколений: ошибочно то, что делал Хрущев, а не Сталин. Вся кампания десталинизации — одна большая ошибка. При Сталине хорошего было больше, чем плохого, и говорить следует о хорошем в истории страны, о победах и достижениях. О сталинских преступлениях — забыть. Те, кто отступает от линии партии, будут наказаны.

Леонид Ильич Брежнев сокрушался:

— XX съезд перевернул весь идеологический фронт. Мы до сих пор не можем поставить его на ноги. Там говорилось не столько о Сталине, сколько была опорочена партия, вся система… И вот уже столько лет мы никак не можем это поправить.

Брежнев, как и многие другие руководители нашей страны, в душе сохранил восхищение Сталиным и считал катастрофой не сталинские преступления, а их разоблачение.

В 1973 году председателю КГБ Юрию Владимировичу Андропову принесли из архива секретные документы, связанные с реорганизацией аппарата госбезопасности в последние сталинские месяцы. Андропов с огромным интересом их прочитал и обратил внимание на замечания самого Сталина, уже приводившиеся в этой книге: