Читать книгу "Алиедора - Ник Перумов"

Ещё несколько таких же пустых вопросов, и она попытается. Меча нет, но это и неважно. Справится и голыми руками, тем более что брони ни у кого из них нет.

Она оттолкнётся и собьёт мечника ударом в горло. Не разворачиваясь, ногой достанет второго. Доля мгновения, чтобы их добить.

— Не нужно этого делать, — заметил обладатель посоха. — Ты не успеешь, а мне придётся ударить тебя сильнее, чем в первый раз.

«Так. Ещё один чтец мыслей на мою голову. Словно мало было Метхли…»

— Мы не воюем с Некрополисом, — холодно бросил мечник. — И нам нет до тебя дела, Гончая. И мы не убиваем без крайней нужды. Принцип меньшего зла, видишь ли. Но не думай, что тебе удастся нас опередить. Впрочем, можешь попытаться.

— Я бы не стал её уговаривать, — мягко заметил тот, что с посохом. — Я чувствую в ней немало интересного…

Мечник резко прервал соратника короткой повелительной фразой на своём собственном языке.

Его собеседник примирительно улыбнулся, и пальцы его пробежали по посоху, словно по грифу музыкального инструмента. Доньяту словно толкнула в грудь невидимая рука, прижимая обратно к стволу. И она готова была поклясться, что в гулкой тишине иного мира разнеслись неслышимые здесь, под небом Семи Зверей, странные, непривычные звуки и переходы музыки. Совершенно чужой, как и сами эти двое, шутя взявшие в плен лучшую Гончую Некрополиса, даже не замарав рук.

— Немало интересного, — повторил он, не повышая тона и продолжая улыбаться. — Гниль очень сильна в ней. Гниль и ещё что-то, так с ходу не определишь.

И вновь резкое восклицание мечника.

— Я не хочу превращать её во врага, потому и говорю на понятном ей языке, — не обратил на него внимания чужой волшебник. — Она сильна, хорошо сопротивляется. Так что я просто следую самым выигрышным путём.

Мечник состроил выразительную гримасу — Алиедора не сомневалась, специально для неё.

— Тебя зовут Алиедора, — чародей не спрашивал, он утверждал. — Ты из рода Венти. Твои родные… все погибли. Каким образом, от меня скрыто, ты заставила себя забыть об этом. С тобой было… что-то очень страшное. Ты видела… с тобой говорили… — он нахмурился, брови сошлись, — сущности, что превыше твоего понимания.

И вновь спутник чародея прервал его недовольным возгласом на непонятном Алиедоре языке. Волшебник ответил — неожиданно резко и повелительно, на том же наречии. Мечник выпрямился, надменно вскинув подбородок и скрестив руки на груди, однако возражать не дерзнул.

— Так-то лучше, — мягко сказал чародей, опускаясь перед Алиедорой на одно колено и пристально глядя в глаза. — Ты говорила с могущественными созданиями, обитающими за гранью этого мира. Кто-то называет их богами, кто-то Зверьми, кто-то — почитает под именем Ома Прокреатора…

— Белый Дракон — это не Звери! — возразила Алиедора. — И Гниль тоже.

Чародей едва заметно усмехнулся.

— Девочка, я прожил на свете куда больше, чем может показаться, глядя на моё ещё совсем не старое, по меркам твоей расы, лицо. Все эти разные «боги» или «звери» — суть лишь различные аспекты одного и того же, великой живородящей сущности, великого изначального.

Мечник, похоже, потерял терпение. Встал за плечом чародея, положив ладони на эфесы кривых мечей, бросил нечто, судя по тону, подсердечное.

Волшебник вздохнул, развёл руками.

— На сей раз он прав. Мы возьмём тебя с собой, Алиедора Венти, так будет лучше и для тебя, и… для многих других, могущих повстречаться тебе на пути. Спи, доньята.

Неуловимое движение жилистых пальцев — и в лицо Гончей плеснула уже знакомая чёрная волна.

* * *

— Что тебя тревожит, Тёрн?

Стайни осторожно подкатилась к застывшему на спине дхуссу, неотрывно глядевшему в ночное звёздное небо.

— Что-то рядом. Или кто-то, — кратко ответил тот.

Губы бывшей Гончей едва заметно дрогнули. Дхусс не часто отвечал вот так, сразу, обычно отмалчивался, извинялся за это, уверял, что не хочет никого обижать, но так, мол, «всем будет лучше».

— Мелли?

— Она тоже. Но не только. — Тёрн сощурился, словно норовя разглядеть нечто, невидимое остальным, в рассечённом кометным хвостом рисунке привычных созвездий. — Кто-то новый. Или, вернее сказать, кто-то старый. Из моего… прошлого.

— О! — только и смогла вымолвить Стайни. Это самое «прошлое» дхусса оставалось тайной за семью печатями. И узнать хоть что-то из него представлялось редкой удачей.

— Об этом мы говорить не будем, — поспешно остановил её Тёрн. — Ни к чему. Незачем.

— Почему ты это прячешь? — не выдержала Стайни. — Уж столько вместе хожено, столько раз плечом к плечу стояли! И я ведь тебе, вспомни, сразу же всё рассказала!

Ошиблась, с досадой и раскаянием подумала она. Дхусс немедля замкнулся, скулы закаменели.

— Мне нужно побыть одному. Не обижайся, пожалуйста. Может, нам снова придётся драться, как ты сказала, плечом к плечу. И куда скорее, чем мне того хотелось бы.

— Тьфу! — Стайни досадливо отодвинулась. — Знал бы ты, дхусс, который не дхусс, как мне уже надоели эти твои тайны! Молчишь со значительным видом, чтобы уж точно все увидели бы и восхитились, чтобы умилялись и ручки к груди прижимали, ах, мол, какой он у нас таинственный, загадочный и непонятный! Пожалеть его да пригреть его надо! А ты и рад…

— Ничего я не… — вскинулся было Тёрн, однако тотчас же одёрнул себя и вновь лёг навзничь, со вздохом отмахнувшись рукой. — Не надо так, Стайни. Видят Семь Зверей, что я не играю. Просто я не люблю притворяться и натягивать улыбку. Не люблю делать вид, что «ничего не случилось». Потому что это враньё.

— То есть ты хочешь, чтобы мы… чтобы я знала, как тебе плохо, но при этом не попыталась помочь? — Стайни сердилась всё больше и больше.

— Пойми же, ты не можешь помочь. Вернее, можешь, но не впрямую.

— Это как же?

— Позволь мне оставаться тем, кто я есть.

Стайни вздохнула, прижала к груди сжатые кулаки. Казалось, она собирается что-то сказать, что-то очень для неё важное, — но, наткнувшись на успевший обратиться в бесконечность, отсутствующий взгляд дхусса, промолчала, без слов поднявшись и отойдя в сторону.

Горел костёр, поодаль от него сжалась Нэисс, неприязненно глядя на пламя. Бывшей Гончей показалось, что сидха готова что-то сказать, однако та в последний момент дрогнула, вновь уставившись на огонь: по установлениям её народа, жечь даже мёртвое дерево — неслыханное святотатство.

Где-то рядом алхимик и гном. Попробовать поговорить хотя бы с Брабером? Однако Гончая не могла избавиться — нет, не от горечи, а от пробивающейся сквозь неё тревоги. Сосущей тревоги, смешанной с отвращением, о котором, казалось, она давным-давно забыла.

Получается, не забыла.