Читать книгу "Княжий удел - Евгений Сухов"

На Казань опустился вечер. Не так давно прошел ливень, и тяжелые капли, падая с деревьев, разбивали поверхности луж. Улицы были пустынны, и это устраивало Тегиню, сам Аллах благоволил ему. Город нужно покинуть незаметно, чтобы даже стража у ворот не догадалась, что он уезжает из Казани навсегда. Кони терпеливо дожидались. Серый жеребец Тегини мотнул крупной головой и теплыми губами потянулся к хозяину. Арабского скакуна Тегиня купил за большие деньги в Самарканде у одного из вельмож эмира и гордился им не меньше, чем юными наложницами. Оставлять коня здесь было бы неразумно, он подарит этого жеребца князю Василию.

— Подсади меня на коня! — приказал мурза Саляму.

— Слушаюсь, господин, — отвечал слуга.

Салям подставил крепкие ладони под ноги Тегини. Мурза уверенно ступил на руки, а потом носком сапога отыскал стремя. Он уже перекинул другую ногу, чтобы сесть в седло заждавшегося жеребца, когда почувствовал удар в спину. А уже потом по телу потекло что-то горячее. Тегиня хотел повернуться, чтобы посмотреть на обидчика, но сил не хватило, и он, теряя равновесие, упал в грязь.

— Ты был мне вместо сына… — прошептал мурза, увидев над собой ухмыляющееся лицо Саляма.

— Сыном?! Ты мне говоришь, что я тебе был вместо сына?! — крикнул Салям. Таким Тегиня его не знал. Сейчас над ним склонился демон. Куда же пропал тот мальчишка с тихим голосом, не смевший смотреть в лицо своему господину? — Думаешь, я не знаю, что ты убил моих отца и мать по приказу Улу-Мухаммеда?! А потом решил усыновить меня, чтобы Аллах простил тебе грех и дал место в раю! Ты говоришь, я тебе был вместо сына? Только я тебя никогда не считал отцом! Я долго ждал этого дня, и вот он наконец настал! Закрой глаза! — приказал Салям умирающему.

Тегиня сделал над собой усилие и прикрыл глаза. Пусть духи, которые прилетят за его душой, увидят, что смерть он принял достойно. Возможно, о его кончине им придется рассказать самому Аллаху.

Салям одним ударом отрубил голову своему господину: печальная улыбка застыла на лице Тегини.

Хана Махмуда Салям застал в беседе с мурзами. Они сидели на небольших мягких подушках на полу — перед каждым из них в золоченых пиалах остывал чай, и густой пар, поднимаясь кверху, растворялся в воздухе.

Махмуд хохотал. Смеялся он беззаботно и искренне, заражая своим настроением сидящих рядом мурз. Вельможи смеялись сдержанно — не подобает им даже в веселье превосходить своего господина. А Махмуд, казалось, позабыл о своем величии, запрокинув голову, безудержно хохотал. Но Салям знал: стоит хану оборвать смех, как он снова станет жестоким. Своим весельем Махмуд напоминал Улу-Мухаммеда, который умел так же заразительно и звонко смеяться, и эту привычку он не оставил до последних дней. Улу-Мухаммед смеялся, когда сидел на большом троне Золотой Орды; смеялся, когда бродил бездомным псом по степям; смеялся, когда сделался ханом Казани. Может, этот смех и навлек на великого Улу-Мухаммеда несчастье, мусульманину следует быть сдержаннее.

Махмуд отпил из пиалы, словно хотел успокоить разбирающий его смех, и мурзы вслед за господином потянулись к чаю.

Салям стоял, согнувшись в поклоне, и рассматривал носки своих сапог. Он увидел, как большая и мохнатая темно-зеленая гусеница мерила своим телом молельный коврик, еще немного, и она доберется до подушки господина. Салям уже потянулся рукой, чтобы согнать ее, но остановился: одно неосторожное движение может стоить ему жизни, а гусеница уверенно зацепилась за край подушки и поползла выше по шароварам хана.

Наконец Махмуд обратил внимание на Саляма:

— Что ты хотел сказать мне?

— Я пришел сказать тебе, господин, что я выполнил твою волю. Все получилось так, как ты и предполагал. — Салям позабыл о гусенице. — Тегиня притворился твоим другом, а сам захотел предупредить Касима и Якуба. В этом мешке его голова, — Салям приподнял руку с мешком.

— Голова? — удивленно поднял брови Махмуд. — Вы хотели бы взглянуть на плешивую голову Тегини? — обратился хан к сидевшим эмирам.

Хан захохотал, и следом за ним смех подхватили другие мурзы. Поначалу хохот был негромким, потом становился все более оглушительным и сотрясал стены и потолок комнаты. Хан смеялся оттого, что ему было весело — в нем билась радость легкой победы. Он молод и полон надежд. Мурзы хохотали от страха и ужаса перед ханом, понимая, что если кто-нибудь из них замолчит раньше господина, то для него это будет последним мгновением в жизни. И они смеялись до хрипоты в голосе, до боли в скулах, до судорог на лице. А хан все смеялся, наполняя ужасом сердца приближенных.

Наконец Махмуд умолк и, вытерев слезы со щек, сказал:

— Покажи мне голову моего дяди!

Салям осмелился посмотреть на хана и увидел, что гусеница неторопливо блуждала по воротнику, а потом затерялась в складках халата.

Мурзы, неумело скрывая ужас, смотрели на окровавленную голову Тегини, на застывшую злодейскую ухмылку великого мурзы. Они ее помнили именно такой, когда он давал распоряжения рубить головы, она не менялась, когда он был снисходительным и прощал обиды. С этой улыбкой он отправлял ближних в мир иной. И этот застывший оскал словно предупреждал, что Тегиня сумеет добраться до них даже из загробного мира.

— Ступай, — наконец разрешил Махмуд. — Я позабочусь о тебе.

Салям поднял голову Тегини, ухватив ее пятерней за остатки волос, и вышел из покоев хана.

Часть шестая

Последняя милостыня

О смерти Улу-Мухаммеда Василий узнал скоро. Он слышал, как бояре шумно ввалились в его покои и уже с порога, перебивая друг друга, заговорили:

— Государь!.. Государь! Радость-то какая у нас! Услышал Бог наши молитвы, прибрала к себе смертушка Мухаммеда. В аду сейчас он жарится!

Разве можно чем-нибудь удивить Василия? Он прошел многие испытания: знал унижение и победу… Лишенный зрения, обычные дела он воспринимал не так четко, как бывало раньше. Он не удивится, если бояре скрутят ему руки и вытолкают вон. Его бока уже топтали ногами, а на голову наводили хулу. Он привык, что бояре, подобно смердам, грохаются перед ним на колени. Василий знал и о том, что юродивые почитают его за мученика. И невозможно найти слова, которые могли бы ранить его или обрадовать. Василий готовился ко всему, но только не к смерти Улу-Мухаммеда. Хан казался князю почти бессмертным и несокрушимым, как может быть несокрушима Орда. Василий не однажды наблюдал, насколько уважают и боятся ордынцы своего хана — падают ниц на землю и лежат так до тех пор, пока Улу-Мухаммед не проследует дальше. Князь знал и о том, что ближайшие слуги за великое счастье почитали коснуться губами его туфель. Хан был велик не только ростом, но и делами. Неустанно расширяя просторы Казанского ханства, он не однажды досаждал и ему, а затем взял в плен. Улу-Мухаммед не знал меры ни в чем: любил женщин, любил проводить время в веселых застольях. Хан не знал предела своим желаниям, напоминая непокорную быструю реку, меняющую свое русло. И весть о смерти Улу-Мухаммеда была неожиданна, словно упавший на голову камень. В отличие от бояр он не испытал радости, не нашел Василий в своей душе и облегчения. Пустота одна. За эти годы он привык к хану настолько, что ему казалось, будто Улу-Мухаммед всегда находился рядом с ним. Большой Мухаммед стал его господином, требовал с него ежегодную дань; но Василий видел его и тогда, когда он просил приюта в русских землях.