Читать книгу "Лунная радуга. Волшебный локон Ампары - Сергей Павлов"

«Это нужно было опустить, сынок», — подумал Кир-Кор.

«Позволяю себе немного отвлечься, — не унимался псиманант с Новастры, — но в счастливые часы упоительной разведки топологических фокусов эколата я не раз вспоминал об отце. Мой отец — человек поэтических ощущений, и, наверное, есть некая закономерность в том, что именно он подарил нам с Мираном самое занятное на свете — космическую загадку. И не только нам. Загадка такого масштаба, вероятнее всего, потребует внимания со стороны большинства практикующих дальнодеев. Разумеется, если позволит первооткрыватель Планара… Но как бы там ни было, уже ясно, что исследовать квинтиллионы различных комбинаций многократных переходов между атриями всех рядов и ярусов трем разведчикам не по силам…»

«Квинтиллион — это десять в восемнадцатой степени», — машинально припомнил Кир-Кор. Его озадачил сыновний пиктургический дивертисмент.

Между тем прямые пролеты сквозь меньшие по ширине атрии дали уж совсем непонятные результаты: на выходе из одних атриев разведчика встречал непроглядный мрак, то есть — полная темнота, на выходе из других — слепящая белизна (лишь золотистые плоскости эколата служили там надежным ориентиром). Но пролеты сквозь малые атрии, расположенные у края граней — почти по периметру, — сопровождались изменением цветности: если сут шел курсом от «палубы» к «днищу», пространство на выходе было ярко-красным, наоборот — голубым, как цветок незабудки. Сибур выбрал «красный» атрий, опустился туда малой скоростью и после первого же «зала» свернул налево, в ствол перпендикулярного атрия; на выходе цвет окружающего пространства оказался тошнотворно-желтым, как цвет неба над пустыней в разгар песчаной бури. Свернул направо — блекло-розовое сияние. Поворот из «белого» атрия в перпендикулярный дал на выходе яркий, насыщенный, очень приятный для глаз фиолетовый цвет, из «черного» — спокойно-глубокий лиловый…

Голос Сибура:

«Я не смогу передать пиктургическим способом необычайную красоту пространственного изумрудно-зеленого цвета, тут уж вам придется поверить мне на слово: праздник для глаз, радостное изумление, восторг… Узлы трехкратного „зеленого“ пересечения атриев и четырехкратного „синего“ — кстати сказать, тоже неизъяснимо прекрасного — помогли мне понять… нет, еще не понять, скажем, только предощутить, что атрийная палитра — это пока немыслимое в технике нашей цивилизации корректирующее устройство, основанное на эмоционально-цветовом упорядочивании каких-то могучих управляющих сил. Видимо, это другой уровень искусственного интеллекта, нам неизвестный. Иначе зачем тогда создавалась такая исполинская система атриев с узлами переходов от большого к малому и наоборот…»

«Неплохо мыслит юнец, — одобрил Кир-Кор. — Неразделенная любовь, кажется, пошла ему на пользу. Во всяком случае, пробудила в нем обстоятельность. Если он слегка и перегнул насчет эмоционально-цветовой организации системы управления, то абсолютно прав в одном: создавать такой колоссальный фрактал имело бы смысл только для управления процессами планетарных масштабов и планетарной значимости. К примеру — процессами топологических преобразований Планара. С помощью этакой грандиозной штуковины, надо полагать, нетрудно устраивать всякие космогонические фокусы буквально на уровне магии. Белой, черной и золотой».

«Миран отвлек меня от исследования малых атриев, — сообщил голос Сибура. — Во время очередной встречи над „палубой“ он подогнал свою „Эспуар“ вплотную к моей „Марине“… простите, это названия наших сутов… и стал меня уверять, что при тройном переходе в одном из узлов больших атриев сделал открытие, которое нужно немедленно обмозговать. Бросай, дескать, все свои дела, будем менять программу разведки. Ну… Миран есть Миран. Впрочем, и вы его неплохо знаете — взрывная, вулканическая натура. Командовать не любит, как напарник в тревере довольно тактичен, дружбой дорожит, но уж если что-нибудь втемяшится ему в голову — не жалеет энергии, убеждая в своей правоте. А убедить меня в тот раз было легче легкого. Правила исследовательских игр с эколатом еще не сложились, глаза у нас разбегались, и мы вели себя здесь словно дети, которым трудно решить, с какой стороны пробовать подаренный им большой, замысловатый, соблазнительный торт. Я сразу дал согласие оставить мои дела ради новой программы разведки. Тем более что планетарной программы исследований у меня, по сути, и не было, если, конечно, не считать за таковую инстинктивное стремление продвигаться ощупью от простого к сложному, от малого к большому. И уж коль скоро Миран стал пробовать торт с середины, мне осталось тоже взять с места в карьер и открыть рот пошире. Между нами состоялся довольно странный ментареактивный диалог:

Я: „Что такое экстравагантное случилось у тебя, Мир?“

Он: „Не у меня, Сиб, — у нас. Значит, ты ничего не заметил? Никаких изменений в пространстве?“

Я, оглядевшись вокруг: „Нет, Мир. Пянж на своем месте, Планар — на своем. Не могу понять, о чем ты…“

Он: „Значит, не видел… Нет, Сиб, не текущий момент волнует меня“.

Я: „Ладно, давай уточним“.

Синапсии наших сутов сопоставили марки времени и нашли интервал, взволновавший моего друга. Интервал совпал с тем моментом, когда я возвращался в исходную точку после своего приятного знакомства с изумительно красивой синевой.

Он: „Понятно… А твой покорный слуга в тот момент вылетел в пространство и увидел Пянж величиной с горошину. Планар вообще не был виден — эколат находился на расстоянии не менее двадцати астрономических единиц от Пянжа“.

Я: „Иллюзия?.. Хотя…“

Он: „Вот именно! Мой глаз обмануть еще можно, вполне допускаю. Но ввести в заблуждение ориент-систему сута под контролем фидуциарной синапсии…“

Я: „Да, это маловероятно… Ну, не беда, истину мы все равно узнаем. Ведь когда у тебя там резко изменились пространственные ориентиры, синапсия наверняка ощутила потребность скорректировать ориент-систему твоего сута по ориент-системе лювера и, конечно, послала запрос“.

Он: „Так-то оно так, но… если мое удаление на двадцать астрономических единиц действительно состоялось, запрос синапсии сута дойдет оттуда до лювера примерно через два часа. Поступим проще — проведем быстрый эксперимент. Я покажу тебе атрий, из которого должна будет выйти в удаленную точку пространства моя „Эспуар“, и повторю свой предыдущий переход. А ты посмотришь, что произойдет. И я посмотрю. Интересно…“

Миран, качнув лучом, указал мне на квадратную пропасть большого атрия во втором ряду от края „палубы“:

„Сюда нырну я. Теперь по диагонали гляди в сторону первого ряда. Видишь квадрат соседнего большого атрия? Не спускай с него глаз…“

Не дожидаясь, когда мой сут сядет на „палубу“, Миран исчез. Несколько минут я честно таращил глаза в указанном направлении и размышлял над возможными вариантами результатов эксперимента. Если Пянж вдруг превратится в солнце-горошину и сут Мирана появится передо мной, это, очевидно, будет означать, что моему напарнику удалось найти способ управления пространственным перемещением эколата. И что (во-вторых) золотистый левиафан совершает такие перемещения с изяществом лани и легкостью, недоступной нашим фазеретам. Никакого гипра, никаких тебе шизантер. Ну а если у меня тут ничего особенного не произойдет — значит, этот эколат переместил Мирана в индивидуальном порядке на какой-то другой базовый фрактал — эколат-два. Еще одна такая же громадина в окрестностях Пянжа?!»