Читать книгу "Держатель Знака - Елена Чудинова"

— Нам хотелось бы дать Вам последнюю возможность спасти свою жизнь.

— Оставьте меня в покое! Я не желаю с вами разговаривать.

…Откуда так неожиданно взялся этот вызывающе грубый тон вместо прежнего иронически-вежливого? Взгляд волком, исподлобья. Тогда еще, может быть, и возможно что-то выжать — значит, нервы сдали. Значит — притомился, голубчик. Значит — это великолепное безразличие к смерти было всего-навсего игрой, хорошей, убедительной, но все же игрой, на которую больше не хватает сил… Да на самом-то деле что он, не человек, что ли?

— Я Вас больше не задерживаю, Яков Христофорович.

Петерс вышел, прихватив какую-то папку со стола. Дверь закрылась. Женя облегченно вздохнул и уселся поудобнее.

— Надеюсь, я не скомпрометировал Вас перед этим болваном? — с легкой насмешливостью спросил он.

— Это вполне в твоем духе, Евгений, — начинаешь с того, что пытаешься навязать мне одолжение. Недурно, мой мальчик. Но давай все же поздороваемся — я рад тебя видеть, — произнес собеседник, слегка обнимая Женю за плечи и с интересом вглядываясь в его лицо. — А надо сказать, что ты не очень изменился: я узнал бы тебя на улице, хотя и видел в последний раз семь лет назад — тебе не было четырнадцати.

— Мне было тринадцать.

— Но тем не менее ты был уже совершенно проявившейся личностью — потому ты и не очень изменился с тех пор, только, как принято говорить о детях, вырос и возмужал… — Собеседник улыбнулся. — Но так или иначе — мы встретились, и эта встреча не случайна

— Случайностей с оккультной точки зрения не бывает, — Женя рассмеялся. — Будьте столь любезны подать мне стакан воды — препогано себя чувствую.

— Мало кто может похвалиться самочувствием в твоем положении, — усмехнулся собеседник, подавая Жене стакан. — Однако же я предполагал, что наша встреча произойдет при подобных обстоятельствах.

— Я также не исключал такой возможности.

— Помнится, ты не переносишь запах плохого табака — но эти тебя устроят.

— «Ротмэнз»? Шлепнули очередного несчастного спекулянта? — Женя, откинувшись на спинку стула, с удовольствием затянулся папиросой с позолотой на мундштуке.

— С твоей стороны, мальчик мой, было бы глупостью этой возможности не предусмотреть, зная, что связываешься с демагогами-профессорами, которые пытаются делать политику чистыми руками… Надеюсь, теперь ты убедился, что для успеха нужна твердая рука.

— «Горячее сердце, холодная голова»? — Женя засмеялся снова. — Кстати, Вы это сами придумали? Уж очень претенциозно звучит — такое сказать впору дураку Луначарскому.

— Не валяй дурака, Евгений: положение очень серьезно. Я говорю не о твоем положении.

— Так о чьем же?

— О положении дел в стране: оно катастрофически тяжело — степень этой тяжести невозможно даже понять, играя в оловянные солдатики ПБО, организации несколько несерьезной…

— Доказывая вам, что ПБО — организация достаточно серьезная, я рискую… гм… чересчур наглядно продемонстрировать Петерсу Ваше умение вести допрос.

— Неужели ты думаешь, что я стал бы подлавливать тебя таким дешевым способом? — подавшись вперед, быстро спросил собеседник.

— Почему бы и нет, если я попался… — не сразу, отведя в сторону руку с папиросой и следя за рассеивающейся в воздухе струйкой дыма, нарочито медленно заговорил Женя. — Кстати, не так уж и дешево: ставка на страсть отечественной интеллигенции к полемике, в пылу каковой нередко отбрасывается всяческая осторожность… И потом — ловлю вас на слове: ПБО — несерьезна, а положение отчего-то катастрофично?

— Революция вызвала стихийный разгул сил. Его необходимо обуздывать: необходима законность, необходим порядок, иначе в тартарары полетит все… Ты не можешь представить себе, каких титанических усилий стоит держать в клетке этого зверя.

— Я должен понимать это как предложение переиграть? — с неожиданной фехтовальной быстротой бросил Женя, резко вскидывая подбородок.

— Как напоминание о том, что черная фигура не может долго играть за белых, — бесстрастно отчеканивая слова, произнес собеседник. — А черный ферзь тем более не может играть за белую пешку. Ведь ты, кстати, не станешь отрицать, что играешь роль белой пешки потому, что не можешь играть белым ферзем?

— Да, я действительно не могу, — задумчиво и негромко проговорил Женя, скорее рассуждая вслух, чем отвечая, и это не осталось не замеченным тем, кто сидел напротив него, по другую сторону стола с разбросанными бумагами. — И не смогу подняться выше белой пешки — потому, что мне все время приходится быть… ну, чем-то наподобие плотины, которая сдерживает огромный поток… И вся моя сила пока что уходит только на то, чтобы быть этой плотиной.

— А ведь это противоестественно. Само собой, еще и расточительно — тратить все силы души только на то, чтобы помешать самому себе быть собой, но главное, что это — противоестественно. Если бы решение, вызвавшее эту ситуацию, было верным, — возникла бы сама ситуация? Попробуй-ка честно ответить на этот вопрос, мальчик…

— Было время, когда этот вопрос заставлял меня лезть на стенку… — в голосе Жени прозвучала непритворная искренность: он как будто продолжал думать вслух, не замечая, что рассуждает не один. — Тогда мне казалось, что честный ответ неминуемо возвратит меня к тому, чего я бежал. А потом я все же смог на него ответить себе. Этого ответа я не хочу сейчас повторять Вам. Довольно того, что я все же остался в роли пешки.

— А не слишком ли унизительна для тебя эта бездарная тусклая роль?

Едва бросив эту неожиданно громко прозвучавшую фразу. Женин собеседник с досадой поморщился, поняв, что сделал неверный выпад: Женя вздрогнул, мгновенно очнувшись от своей задумчивости. На губах его заиграла пропавшая было улыбка.

— Унизившийся возвысится. Во всяком случае, других способов возвышения я не ищу.

— А ведь, исполняя роль пешки, ты бежишь ответственности.

— Пусть. Ответственность — это цена, которую приходится платить за силу, а обстоятельства нынче сложились так, что сила меня не очень-то прельщает. С чего я должен платить? — Женя высокомерно и холодно взглянул на собеседника.

— Предпочитаешь довольствоваться жалкой ролью сопливого щенка в свите Гумми? — в напускном сожалении собеседника скользнула нарочито плохо скрываемая издевка. — Кстати, он этого не оценит: он плохо разбирается в людях и оказался неспособен понять разницы между тобой и… нашим провокатором.

— Это — неважно. — Женя осторожно погасил в пепельнице догоревшую до мундштука папиросу.

— Что ж, если ты так на это смотришь… — Собеседник, небрежно листающий досье, приподнял бровь. — Однако! При личном обыске… «изъято… нож с прямым лезвием… девять дюймов… свинец… серебро… в диаметре»™ Женя, мальчик, тебе не стыдно самому? Мне впору за тебя краснеть. Недалеко же ты ушел от своего тринадцатилетнего развития.