Читать книгу "Седьмое таинство - Дэвид Хьюсон"

Впереди, сквозь туман плывет какой-то силуэт, постепенно приобретая знакомые очертания. Все еще не получается толком его рассмотреть. И нет никакой боли, вообще почти ничего нет, разве что радость и спокойствие, что дает рука молодого человека.

— Ты действительно Алессио?

— Я же сказал тебе. Разве ты сам не видишь?

— Да! — Джорджио Браманте не до конца уверен, произносит ли эти слова вслух или про себя. — Да, я вижу. Вижу. Вижу…

А из мрака там, за рекой, из-за деревьев выплывает призрак. Увеличивается в размерах, белый, величественный, манящий к себе, наполняющий душу радостью и ужасом. Мираж стремительно заполняет все пространство, которое еще может видеть угасающий взор.

ЭПИЛОГ

Она лежит в ярко освещенной белой больничной палате в Орвьето, ощущая постоянную боль глубоко в боку, странное, ноющее ощущение того, что она чего-то лишилась. Прошло уже некоторое время, как Эмили пришла в себя после операции. Каждые пятнадцать минут в палату заходит медсестра — проверить состояние, измерить кровяное давление, поставить термометр. Когда бьет четыре — это подтверждает гулкий звон часов кафедрального собора, — доктор Анна, Дикон теперь зовет ее только по имени, входит в палату, одна, закрывает за собой дверь, подходит к окну, чтобы прогнать ребятишек, резвящихся на улице. Там их целая команда — играют в футбол и радостно вопят, гоняя мяч от стены к стене. Так всегда играют дети, поколение за поколением, и так всегда будут играть.

Сейчас Анна выглядела моложе. Вероятно, успешно проведенная операция помогла ей сбросить с плеч груз ответственности.

Доктор и пациентка пустились в разговор, какой обычно возникает после операции. Эмили совсем неплохо себя чувствовала, но почему-то испытывала чувство вины. Такое ощущение, будто внутри пряталось что-то дурное, а теперь его удалили, вырезали. То, что при другом стечении обстоятельств могло превратиться в ребенка, которого они с Ником так хотели. И теперь ей будет очень трудно избавиться от противопоставления этих двух вероятностей.

Потом пошли детали и подробности. Дикон едва слушала, когда Анна перед операцией описывала ей всевозможные последствия. Теперь уже не было необходимости от всего этого отгораживаться. Сделали операцию под названием «сальпингэктомия». Удалили одну из фаллопиевых труб, эндоскопическим методом. Другая фаллопиева труба осталась в целости. Теперь шансы успешно забеременеть в будущем снизились примерно до сорока процентов.

— Пока что вы еще не в состоянии полностью это оценить, — продолжала Анна. — Но вам очень повезло. Если бы вы не обратились к нам вовремя, дело могло обернуться гораздо более скверными последствиями. Несколько лет назад вам пришлось бы делать серьезную полостную операцию при достаточно высоком уровне риска, но мы с каждым годом добиваемся новых успехов. И теперь дело за вами.

— Какое дело? — удивленно спросила Эмили.

— Учиться жить с тем, что с вами случилось. Вы потеряли ребенка, и тот факт, что он не был рожден и вообще не имел шансов выжить, отнюдь не смягчает удар. Так уж все мы устроены. Часть процесса, когда пытаешься стать родителем. А вы — сильная, молодая и интеллигентная женщина, и будете твердить себе, что это на самом деле ничего не значит. Просто очередная жизненная неудача. Выпишетесь отсюда, оставите все это в прошлом, вернетесь к своему молодому человеку и начнете сначала. Уверена, что так оно и будет. Но тем не менее у вас останется ощущение беспокойства, тревоги и обиды, чувство общего замешательства, оттого что такое произошло именно с вами. Это вполне естественно. Приезжайте ко мне в любое время. Поговорим, все обсудим, это нередко помогает. Орвьето не так уж далеко от Рима. Можете звонить мне в любое время.

Анна улыбнулась. Что-то было в ее манерах — простое, не облепленное в слова «Я все прекрасно понимаю», — отчего Эмили сразу стало немного лучше.

— Летом у вас будет свадьба, — добавила Анна. — Это отличное время попытаться еще раз. Послушайтесь совета старомодной, замшелой деревенской католички. Жизнь — это путешествие, а не гонка. Запаситесь терпением, Эмили. Попробуйте восстать против нравов нынешнего поколения и родить ребенка в браке. Можете обсудить этот вопрос со своим дядей. Он так и рвется вас навестить. Если, конечно, вы не против.

Дикон покачала головой:

— С моим дядей?

Яркие глаза Анны вдруг вспыхнули от негодования:

— Я так и знала, что этот старый козел врет! Мессина заявил, что вы его племянница. Дочь какого-то его американского родственника. А иначе каким образом он сумел бы выбить для вас отдельную палату, как думаете?

— А-а, — тихо произнесла Эмили. — Мой дядя! Да, я очень хочу его видеть!

Это было практически неизбежно: после некоторых медицинских формальностей Артуро уже, кажется, знал о ее состоянии столько же, сколько она сама. И разговор неумолимо переключился на то, что произошло в Риме.

Отставной комиссар рассказал ей, что узнал — а знал он, как оказалось, много, — прямо, с неизбывной точностью и дотошностью, которых можно ожидать от человека с таким опытом. Закончив рассказ, Мессина отвернулся и уставился на улицу, теперь уже темную, с единственным фонарем, что освещал старые стены монастыря напротив. Темноту ночи подчеркивал и усиливал продолжающийся стук мяча о стены и отдаленный смех мальчишек.

— Гнев женщины не похож на гнев мужчины. Мужчину приступ ярости охватывает внезапно и сразу. А женщина может ждать. Копить и растить ее в себе. Если бы я выяснил, что случилось с мальчиком, сразу, ничего этого не произошло бы.

Дикон протянула ладонь и взяла служаку за руку. Сейчас он выглядел очень старым и измотанным.

— Можно говорить долго. Если бы Браманте был хорошим отцом или умел контролировать темперамент и слабости… Если бы эта женщина с годами обрела здравый смысл, вместо того чтобы копить ненависть, как копил он…

— Ничего этого не случилось бы, найди я мальчика, — упрямо повторил он.

— Да, это так. Но мы все не идеальны. Вы делали то, что считали нужным. Что еще вам оставалось?

Артуро кивнул и промолчал, хотя Эмили чувствовала, что старик недоволен собой.

— А как теперь насчет Алессио? С ним-то что будет?

Мессина пожал плечами, словно никаких вариантов вообще не существовало.

— Юристы наверняка составят кучу хитрых исковых заявлений. Самым легким, насколько я могу судить, будет обвинение в соучастии в попытке самоубийства. Женщину, вероятно, удастся списать на «издержки при самообороне», если судить по тому, что мне стало известно. К остальным убийствам он не имеет никакого отношения — во всяком случае, на первый взгляд это представляется именно так. Лео, кажется, верит ему; стало быть, так оно, видимо, и есть.

— А что насчет того мальчика, которого забил Джорджио? Этого Лудо Торкьи?

Артуро скривился:

— Торкья был не мальчик.