Читать книгу "Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин"

всё, – лаконично предупредил он.

И мы сразу перешли к делу. Он показал мне массу документов, выписок из дневника Е.С. Булгаковой, впрямую связанных со смертельной болезнью писателя в его последние шесть месяцев жизни.

Леонид Иванович стал неторопливо рассказывать:

– Как вы помните, в марте 1940 г. в своей московской квартире ныне не существующего дома в Нащокинском пер. (бывшая у л. Фурманова, 3), тяжело и мучительно умирал Михаил Афанасьевич Булгаков. За три недели до смерти ослепший, измученный нестерпимыми болями, он прекратил редактировать свой знаменитый роман «Мастер и Маргарита», который сюжетно был уже закончен, хотя внутренне оставался не вполне завершенным.

В материалах, касающихся жизни Булгакова, имеется поражающий воображение факт. Здоровый и практически не болевший писатель предсказал свою кончину. Более того, он не только назвал год, но и привёл обстоятельства смерти, до которой было еще добрых полдюжины лет и которую тогда ничего не предвещало. «Имей в виду, – предупредил он свою новую избранницу, Елену Сергеевну, – я буду очень тяжело умирать, – дай мне клятву, что ты не отдашь меня в больницу, а я умру у тебя на руках». Эти слова настолько врезались в память будущей жены, что через тридцать лет она без запинки привела их в одном из писем в адрес живущего в Париже родного брата писателя, которому сообщала: «Я нечаянно улыбнулась – это был 32—й год, Мише было 40 лет с небольшим, он был здоров, совсем молодой…».

С такой же просьбой, а скорее мольбой тяжелобольного, – не отправлять его в больницу, – он уже обращался к своей первой жене, Татьяне Лаппа-Киссельгоф, в страшное для них обоих время наркотической зависимости писателя в 1915 г. Но тогда это была уже реальная ситуация, с которой, к счастью, с помощью жены удалось справиться, навсегда избавившись от своего, казалось бы, неизлечимого недуга. А сейчас ничего не давало Булгакову повода для подобных предсказаний и требования клятв от своей новой жены. Быть может, это была всего-навсего мистификация или розыгрыш, столь характерные для его произведений и свойственные ему самому? Время от времени он напоминал жене об этом странном разговоре, но Елена Сергеевна по-прежнему не принимала это всерьез, хотя на всякий случай регулярно заставляла его показываться врачам и производить анализы. Врачи не обнаруживали у писателя каких-либо признаков болезни, а исследования не выявляли никаких отклонений.

Между тем «назначенный» (термин Елены Сергеевны) срок приближался. И когда он наступил, Булгаков «стал говорить в легком шутливом тоне про «последний год, последнюю пьесу» и т. д. Но так как здоровье его было в прекрасном проверенном состоянии, то все эти слова никак не могли восприниматься серьезно», – читаем в ее письме парижскому брату писателя. Не напоминает ли это ситуацию с Берлиозом, героем «Мастера и Маргариты», серьезно не воспринявшим предупреждение Воланда о его скорой кончине?

Итак, что же случилось с Михаилом Булгаковым? Что за болезнь могла привести за шесть месяцев с момента появления первых симптомов к смерти практически здорового, творчески чрезвычайно активного человека, постоянно до этого проходившего медицинские обследования, не выявлявшие никакой патологии? Однако здесь непременно следует оговориться.

Насколько это представилось возможным из эпистолярных источников и документальных материалов, анализ течения болезни М. Булгакова свидетельствовал о том, что заболевание писателя манифестировалось лишь в сентябре 1939 г., т. е. за 6 месяцев до его кончины. Именно с того времени вел отсчет своей болезни и сам Булгаков, о чем говорил жене, записавшей в дневнике его слова 11.02.1940 (за месяц до смерти): «…в первый раз за все пять месяцев болезни я счастлив… Лежу… покой, ты со мной… Вот это счастье…».

В сентябре 1939 г. после серьезной для него стрессовой ситуации (отзыв писателя, отправившегося в командировку для работы над пьесой «Батум» о И.Б.Сталине) Булгаков решил уехать в отпуск в Ленинград. Он рассказывал своей сестре, Елене Афанасьевне: «О первой замеченной потере зрения – на мгновенье (сидел, разговаривал с одной дамой, и вдруг она точно облаком заволоклась – перестал ее видеть). Решил, что это случайно, нервы шалят, нервное переутомление».12.09.1939. Проф. Н.И. Андогский заявил: «Ваше дело плохо», – после осмотра больного, настойчиво рекомендуя немедленно возвращаться в Москву и сделать анализ мочи. Булгаков тут же вспомнил, а возможно, помнил об этом всегда, что тридцать три года назад в начале сентября 1906 г. внезапно начал слепнуть его отец, а спустя полгода его не стало именно в 48 лет.

«20.09.1939. Поликлиника Наркомздрава СССР (Гагаринский пр-т, 37). Булгаков М.А. Кровяное давление по Короткову Maxim. 205/ Minim. 120 тт».

На следующий день, 21.09.1939, состоялся домашний визит доктора Захарова, который отныне стал курировать М.А. Булгакова до его последних дней. Выписаны приходной ордер за визит (12 руб. 50 коп.) и рецепт на приобретение 6 пиявок (5 руб. 40 коп).

Итак, цифры АД Булгакова оказались довольно внушительными. Неужели такие показатели АД имели место длительное время у писателя, который об этом даже не подозревал? Так или иначе, клиническая ситуация дала основание врачам заподозрить, а скорее всего с высокой вероятностью диагностировать, заболевание почек

С нашей точки зрения, заслуживала внимания другая диагностическая гипотеза, особенно в свете современных представлений о лекарственных нефропатиях. Есть основания высказать предположение о хроническом интерстициальном нефрите лекарственного происхождения у М.А. Булгакова. Попытаемся аргументировать данную диагностическую концепцию.

В письме к брату писателя, Николаю Афанасьевичу, от 17.10.1960, т. е. 20 лет спустя после смерти Михаила Афанасьевича, Е.С. Булгакова сообщает: «…раз в год (обычно весной) я заставляла его проделывать всякие анализы и просвечивания. Все давало хороший результат, и единственное, что его мучило часто, – это были головные боли, но он спасался от них тройчаткой – кофеин, фенацетин, пирамидон. Но осенью 1939 г. болезнь внезапно свалила его, он ощутил резкую потерю зрения (это было в Ленинграде, куда мы поехали отдыхать)…».

В своих дневниках Елена Сергеевна часто упоминала о головных болях Булгакова еще задолго до первых манифестаций поражения почек. 01.05.1934: «…вчера у нас ужинали Горчаков, Никитин… Встретил их М.А., лежа в постели, у него была дикая головная боль. Но потом он ожил и встал к ужину».

29.08.1934: «М.А. вернулся с дикой мигренью (очевидно, как всегда, Аннушка зажала еду), лег с грелкой на голове и изредка вставлял свое слово».

Видимо, в один из таких (мигренозных) приступов головных болей у Булгакова его застал дома главный администратор Художественного театра Ф.Н. Михальский (знаменитый Филипп Филиппович Тулумбасов из «Театрального романа»), который вспоминал:

«…На диване полулежал Михаил Афанасьевич. Ноги в горячей воде, на голове и на сердце холодные компрессы. «Ну рассказывайте/». Я несколько раз повторяю рассказ и о звонке А.С. Енукидзе, и о праздничном настроении в театре. Пересилив