Читать книгу "За век до встречи - Лайза Джуэлл"

Да, крошечная комната на южной окраине Лондона была убогой и вонючей, но когда в последующие годы и десятилетия Арлетта вспоминала это бледное апрельское утро, она всякий раз испытывала острое ностальгическое чувство. В ее памяти убогая квартирка Годфри в Нью-Кроссе превратилась в прекрасный, сказочный дворец, по стенам которого вились живые розы, а за окнами реяли ласточки. И произошло это потому, что именно там Арлетта в последний раз ощущала близость его тела, именно там она в последний раз чувствовала на своей шее его теплое дыхание, в последний раз сжимала его пальцы, в последний раз в жизни испытывала настоящее, беспримесное счастье, хотя тогда, конечно, она не могла этого знать. Впоследствии Арлетта много раз сожалела о своем неведении, сожалела о том, что больше думала об отвратительном запахе вываренных костей, чем об ощущениях, которые дарило ей каждое прикосновение к его гладкой как атлас коже. Она сожалела, что ушла от него слишком рано, боясь, как бы их не застукала с поличным сварливая квартирная хозяйка. И еще она сожалела, что сказала ему так мало – всего несколько ничего не значащих слов, которые говорят обычно люди, когда думают, будто у них впереди вечность. Тогда ей было просто невдомек, что им не суждено жить долго и счастливо, что никакого «долго и счастливо» для них просто не будет, потому что во время монтажа кинофильма в ее жизни что-то уже давно пошло не так, и мотки шелестящей пленки, на которой ее фантазия запечатлела яркие, цветные счастливые картины, навсегда отправились в корзину. И, торопливо прощаясь с Годфри, чтобы поскорее вернуться в уют и тепло особняка Миллеров, Арлетта даже не подозревала, что вокруг уже происходят некие незаметные события, которые уже к исходу дня круто изменят их судьбы.

Растерянная и еще не до конца протрезвевшая Летиция в ужасе металась по саду своего великолепного особняка, держа на руках младшего сына. Ее дочь стояла у ворот с кошкой в руках и неотрывно смотрела, как огонь медленно, но неумолимо пожирает отделанное белоснежной штукатуркой здание. С десяток пожарных выбивались из сил, стараясь сбить пламя водой из брандспойтов, но сквозь зияющие провалы в стенах уже проглядывало выгоревшее нутро и обугленные кости обреченного дома.

– Это я, я виновата! – стенала Летиция. – Это все моя вина!

В ответ Лилиан только сердито усмехалась и машинально почесывала кошку за ушами.

– Что случилось? – Выскочив из экипажа, Арлетта бросилась к подруге.

– Сигарета! Горящая сигарета! Я обронила сигарету, и она упала прямо на кучу одежды, которую я только что сняла! Не знаю, может быть, я еще и опрокинула на нее бутылку… бутылку какой-нибудь горючей жидкости, – объяснила Летиция, сбиваясь и захлебываясь от возбуждения. Интонации у нее были как у человека, который, еще не до конца проснувшись, спешит пересказать окружающим приснившийся ему прекрасный сон. – А оно как вспыхнет!.. – И она, мечтательно улыбнувшись, крепче прижала к себе ребенка.

– Мама, как всегда, была пьяна, – жестко сказала Лилиан. – Дети спали, она тоже отрубилась. Тревогу подняла горничная. Слава богу, в доме нашелся хотя бы один ответственный взрослый человек, иначе кто знает, чем бы все закончилось!

Упомянутая горничная стояла чуть поодаль и, завернувшись в одеяло, подкреплялась чем-то из маленькой плоской фляжки. Небо окончательно посветлело, и в сияющей голубой лазури плыл густой, темный дым.

– Я пойду домой к Филиппу, – сказала Лилиан и поглядела на Арлетту. – Хочешь, пойдем вместе?

Арлетта оторвала взгляд от охваченных пламенем руин и посмотрела сначала на Летицию, потом на Лилиан.

– Да, – сказала она. – Если, конечно, они не будут возражать.

– Конечно, не будут. Родители Фила – воплощенное гостеприимство. Тебе, мама, тоже следовало бы пойти с нами, – добавила Лилиан. – Тебе нужно поесть, да и Джеймс, наверное, замерз, и ему не помешало бы выпить горячего чаю.

– Ты иди… – без всякого выражения отозвалась Летиция. – И возьми Джеймса. Я останусь здесь, пока… пока все не закончится.

В конце концов Арлетта, Лилиан, Джеймс и кошка отправились в дом по соседству, где родители Филиппа позаботились о том, чтобы каждый из них получил по тарелке горячей овсянки. Джеймсу и кошке предложили молоко, девушки пили крепкий кофе. Кроме того, мать Филиппа предложила всем остановиться у них.

– Огромное спасибо, вы очень добры, – сказала Лилиан. – Папе уже сообщили, и я уверена – он постарается вернуться как можно скорее. Он о нас позаботится. Думаю, мы не будем обременять вас дольше, чем одну или две ночи…

– Можете оставаться у нас, сколько потребуется, – ответила мать Филиппа. – Сколько потребуется, – повторила она и повернулась к Арлетте. – А вас, мисс…

– Арлетта. Арлетта де ла Мер.

– …Вас, мисс Арлетта, мы тоже приглашаем пожить у нас.

Арлетта машинально улыбнулась. Предложение прозвучало достаточно искренне, но она чувствовала, что за ним не стоит ничего, кроме формальной вежливости. Что ж, допустим, она останется в этом чужом доме, среди чужих людей и на эту ночь, и на следующую, но что она будет делать потом? Когда вернется мистер Миллер, он, скорее всего, перевезет родных в какой-нибудь шикарный отель или, может быть, снимет для них квартиру. Нет, она почти не сомневалась, что и в этом случае место для нее где-нибудь да найдется, но дальше-то… Что ей делать дальше? Ей было двадцать два года, и еще недавно она жила в квартире, которую снимала напополам с подругой, выплачивая свою долю из заработанных своим трудом денег. Еще недавно она управляла целым отделом в знаменитом лондонском универмаге, еще недавно она была замужем, жила в собственном доме и вынашивала ребенка, который родился мертвым, и тогда она аннулировала свой брак и, в довершение всего, провела ночь со своим чернокожим любовником в унылых меблирашках в Нью-Кроссе. Да, подумала Арлетта, похоже, деньки, когда она имела право рассчитывать на гостеприимство и щедрость подруг своей матери, окончательно для нее миновали. Теперь это было бы просто неуместно и неэтично – хотя бы потому, что она больше не могла сказать, будто «приехала провести некоторое время в Лондоне». Теперь она здесь жила, и значит, настала пора перестать быть вечной гостьей в чужих домах. Теперь ей нужно было встать на собственные ноги, пустить корни, завести собственный дом и попробовать начать жизнь сначала.

– Благодарю вас, – с достоинством ответила Арлетта. – Вы очень любезны.

Но в уме она уже строила планы на ближайшее будущее, и воображение рисовало ей картины одна прекраснее другой. Арлетта во всех подробностях представляла себе и скромную регистрацию в муниципалитете, и подходящее к случаю нарядное голубое платье, и небольшой букет синих гербер и цветов сандалового дерева, и праздничный ужин в «Голубой бабочке» или в «Лебеде». Быть может, на ужин она даже переоденется во что-нибудь особенное, оригинальное и экзотическое. Разумеется, на праздник будут приглашены все ее подруги и все музыканты из оркестра – кто захочет прийти. А потом будет маленький домик с террасой где-нибудь в южном Лондоне, где они будут жить с Годфри. Арлетта не имела ничего против южного Лондона, напротив, ей говорили, что некоторые его районы выглядят достаточно мило. У них будет маленькая уютная кухонька и две кошки, и соседи будут судачить о необычной паре, поселившейся на их улице в недавно отремонтированном доме: он – черный, она – белая, но оба ужасно приятные и вежливые. Еще Арлетта мечтала о вечеринках, гастролях и турне, на которые она отправится вместе с Годфри. Быть может, со временем она наберется храбрости и поедет с ним на Гернси. Там она приведет Годфри в дом матери и с гордостью скажет… нет, ничего она не будет говорить. Ей придется очень постараться, чтобы никто не заметил, что она не знает, что́ сказать, но она справится. Она справится, и все будет хорошо. Так хорошо, что можно будет подумать и о детях – о двух очаровательных светло-шоколадных крошках, которых они, быть может, когда-нибудь повезут к нему на родину, на Сент-Люсию, чтобы навестить его родителей. Все это и еще очень многое Арлетта видела точно наяву, видела яснее, чем даже те события своей жизни, которые произошли на самом деле.