Читать книгу "Литерные дела Лубянки - Александр Север"

— Я такого случая не помню. Лично с ним я не разговаривал…».

«Всплыла» лаборатория Майрановского и во время процесса над «бериевцами» — в закрытом судебном заседании Специального судебного присутствия Верховного суда СССР 18–23 декабря 1953 года. В частности, член суда Михайлов спросил Берию:

«Подсудимый Берия, в процессе предварительного следствия вы показывали: “Я признаю, что то, о чем свидетельствует Майрановский, является страшным, кровавым преступлением. Я давал Майрановскому задание о производстве опытов над осужденными к высшей мере наказания”. Эти показания вы подтверждаете?

Берия. Да, подтверждаю.

Член суда Михайлов. И далее, на вопрос, был ли Меркулов полностью в курсе деятельности секретной лаборатории, вы ответили: “Безусловно, был полностью в курсе этого, так как он больше занимался этим”. Подтверждаете это показание?

Берия. Да, подтверждаю.

Председатель. Подсудимый Меркулов, вы согласны с показаниями Берии?

Меркулов. Я не знаю, что Берия подразумевает под словами “полностью в курсе”. Я только 8 раз давал разрешения о выдаче Майрановскому осужденных…».

После расстрела в декабре 1953 года Лаврентия Берии вновь стали вызывать на допросы Григория Майрановского и находившихся в заключении или на свободе людей, имевших отношение к его лаборатории. Среди них были Александр Григорович, Евгений Лапшин, Сергей Муромцев, Наум Эйтингон, Михаил Филимонов, Владимир Подобедов, Аркадий Осинкин, Петр Яковлев и Василий Наумов. Вот некоторые выдержки из их показаний.

Александр Григорович: «Майрановский провел исследования ядов примерно над 100–150 заключенными. Я или Щеголев только отвешивали яд, а Майрановский замешивал его в пищу и через работника спецгруппы давал заключенному. В случаях, когда яд не оказывал смертельного воздействия, Майрановский сам шприцем вводил смертельную дозу. Кроме того, исследование ядов производилось путем инъекций при помощи шприца, кололок или путем выстрелов отравленными пулями в жизненно неопасные участки тела…»

Евгений Лапшин: «Я был в спецлаборатории, в помещении Блохина, где приводились в исполнение приговоры осужденных к ВМН, когда испытывалась трость-кололка. Пошел я туда по заданию Меркулова…»

Сергей Муромцев: «В спецлаборатории была обстановка непрерывного пьянства Майрановского, Григоровича, Филимонова вместе с работниками спецгруппы. Майрановский поражал своим зверским, садистским отношением к заключенным. Некоторые препараты вызывали у них тяжелые мучения. Я вынужден был обратиться к Блохину и со слезами уговаривал его помочь мне освободиться от этой работы…»

Наум Эйтингон: «Я присутствовал при производстве опытов в лаборатории Майрановского. Подопытными были четыре человека немцев, осужденных к ВМН как активные гестаповцы, участвовавшие в уничтожении советских людей. Было применено впрыскивание в кровь яда курарина. Яд действовал почти моментально, смерть наступала минуты через две…»

Михаил Филимонов: «Судоплатов и Эйтингон требовали от нас спецтехники, только проверенной на людях… Были случаи, когда при мне проводились испытания ядов, но я старался избегать присутствовать при этом, так как не мог смотреть на действие ядов на психику и организм человека. Некоторые яды вызывали очень тяжелые мучения у людей. Чтобы заглушить крики, приобрели даже радиоприемник, который и включали при этом»[386].

Владимирский централ

По иронии судьбы, во Владимирской тюрьме содержался и нацистский «коллега» еврея Григория Майрановского, один из самых страшных врачей-экспериментаторов Освенцима, немец Карл Клауберг. Сначала нацист был удачливей «чекиста»: вместе с другими военнопленными был освобожден в 1955 году, вернулся в Германию, где открыл собственную врачебную практику. Он не только не скрывал своего участия в «медицинских» экспериментах по стерилизации женщин в Освенциме, но и широко рекламировал их. Позже он был арестован опять и в 1957 году умер в Киевской тюрьме, ожидая нового процесса.

Ленинградский математик-диссидент Револьт Пименов, осужденный по пресловутой «политической» 70-й статье УК РСФСР к тюремному заключению, тоже отбывал наказание во Владимирской тюрьме. Он вспоминал, что во время прогулок в тюремном дворе Григорий Майрановский обязательно надевал генеральскую папаху, хотя до осуждения имел звание только полковника. Он также остался в памяти этого осужденного «своим окриком 12 апреля 1961, когда все ликовали запуску Гагарина в космос: “А Вы почему не улыбаетесь? Вам не нравятся достижения советской власти?!”».

А вот бывший врач тюрьмы в 1990 году вспоминала о поразившем ее случае, когда она попыталась сделать инъекцию одному из заболевших заключенных. Увидев женщину в белом халате со шприцем в руках, Григорий Майрановский закричал: «Не подходите ко мне! Вы хотите меня убить! Я знаю, как это делается!»[387].

Следствие закончено, забудьте

В общем, дело Григория Майрановского так и не было пересмотрено, и свой срок он отбыл, что называется, «от звонка до звонка», в июле 1956 года вновь вернувшись в камеру Владимирской тюрьмы. В декабре 1953 года Президиум ВАК лишил его докторской степени и профессорского звания, а КГБ — звания полковника и знака «Заслуженный работник НКВД», полученного в апреле 1940 года (интересно, лишили ли его часов, которые он получил за хорошую работу в апреле 1938 года?). В июне 1956 года специальным решением Президиума Верховного Совета СССР действие указа об амнистии на него не распространялось.

После освобождения в декабре 1961 года Григорий Майрановский вернулся в Москву и написал прошение о реабилитации, но в марте 1962 года постановлением Совета министров СССР ему было запрещено жить в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. В июне того же года указом Президиума Верховного Совета СССР он был лишен всех наград.

Остаток жизни Григорий Майрановский провел в должности заведующего биохимической лабораторией НИИ токсикологии, переехавшего в Махачкалу во время Великой Отечественной войны. Умер он в декабре 1964 года.

В 1989 году его сыновьям, ходатайствовавшим о посмертной реабилитации отца, старшим помощником генпрокурора СССР Виктором Илюхиным было в этом отказано в связи с доказанностью вины в совершении преступлений и отсутствием оснований для пересмотра дела[388].