Читать книгу "На Фонтанке водку пил - Владимир Рецептер"

— Рад за вас, Володя!.. Может, теперь начнется новая жизнь…

Артист Р., хотя и был пьян, ответил ему неглупо, однако лишь потому, что воспользовался великой формулой Станиславского:

— Не верю! — сказал он, и композитор Р. засмеялся.

20

По пути в Аргентину погибло оформление спектакля «История лошади». Из экономии средств декорации отправили в Буэнос-Айрес морским путем, корабль плывет по океану, контейнеры принайтованы к палубе, слева по борту набегает игривая волна, дальше — больше, бортовая качка, морская болезнь, волны превращаются в шторм, свистать всех наверх, аврал, там-тарарам, наверху темно от зеленой воды, трах-тибидох, седьмой вал кисти Айвазовского, трах-тарабах, и восьмой вал смывает с палубы контейнеры с декорацией, трах-тарабах-тандарах-трамбадах-тибидох!..

У нас свои игры, у океана свои…

«Поет океан. / Ревет ураган. / Кружится снег. / Мчится мгновенный век. / Снится блаженный брег».

Вообще-то «Историю лошади» по «Холстомеру» Льва Толстого затеял на Малой сцене Марик Розовский. Родил идею, сочинил пьесу, начал репетировать. А Эдик Кочергин придумал взрывную декорацию. И в какой-то ответственный момент к делу подключился Г.А. Товстоногов.

Исполнитель роли кучера Феофана Юзеф Мироненко говорит, что перенести спектакль на Большую сцену подсказал Гоге Эрвин Аксер, польский режиссер и друг театра, поставивший в БДТ три спектакля. Мол, увидел Эрвин прогон на Малой сцене и дал глобальный совет…

Но память Юзефа тяготеет к легенде, а Эдик Кочергин хорошо помнит факт: задание переделать оформление для Большой сцены он получил от Гоги до появления Аксера. Эрвин только поддержал его в принятом решении и предложил Эдику показать декорацию «Лошади» в Варшаве, устроив там его персональную выставку.

Знаменитый холстяной задник с аппликациями выполняла рукодельница Татьяна Л., женщина редчайшего дарования и добросовестности, мастерица, каких теперь не делают даже и в Гамбурге. Понимаете, господа, Таня владела особым секретом и обладала навыком соединять продольные и поперечные нити любого холста!..

Задник, по замыслу Кочергина, должен был быть цельнотканым, и, когда Гога решил переносить спектакль с Малой сцены на Большую, возникла необходимость эту часть оформления нарастить как в высоту, так и в ширину. И вот эту художественную задачу — сделать обширные наросты почти незаметными — Татьяне удалось решить!..

Работа, конечно, шла лихорадочная, Кочергин дневал и ночевал в театре, и именно во время этого штурма у него начались первые сердечные приступы. А после премьеры и ее оглушительного успеха Эдик убедил Гогу заказать еще одно, параллельное оформление, предназначенное прямо для Большой сцены. И главным аргументом художника было то, что, если Татьяна, не дай бог, уйдет из театра на лучшую зарплату, сделать эту работу не сможет никто на нашей печальной земле.

В театре, впрочем, как и на других предприятиях, борются обычно две неподвижные идеи. Первая — каждый работник незаменим, а вторая — любому можно найти замену. Кочергин — убежденный адепт первого направления мысли, а завпост Куварин — его антагонист. В данном случае Товстоногов внял доводам Эдика, хотя Куварин, конечно, сопротивлялся: мол, зачем новые затраты, когда «дотянутое» Таней оформление переживет сам спектакль. Мысль, конечно, печальная, но не лишенная житейской логики…

Но раз Гога сказал делать, стали делать, и Таня опять проявила высокое мастерство. И когда процентов на восемьдесят холстяной задник сделали, трах-тибидох, под благовидным предлогом Куварин все-таки работу остановил. У них с Кочергиным противостояние непроходящее…

Но у нас — свои игры, а у фортуны — свои… И над сценой повисает она, бессмертная Фортуна, лучший драматург всех времен и народов. Вернемся к началу эпизода и вспомним, что оформление к «Истории лошади» отправили в Аргентину водным путем… «Поет океан. / Ревет ураган…»

Катастрофа! Срыв гастролей! Что делать, кто виноват и другие русские вопросы в штормовой атмосфере Гогиного кабинета. Почему не доделали новое оформление?.. Выходи на ковер! Отвечай, Вова Куварин! Свистать всех наверх! Аврал! Трах-тибидох! Кочергина — на палубу! Со всеми цехами! Полундра! Только вперед! Не сдадим врагу Фоклендские острова! Берегись, аргентинская хунта!..

Тут и подкрался к Эдику первый инфаркт, но ценой грядущего инфаркта и аврала на Большом драматическом корабле, ценой самоотверженных Таниных усилий довели холстяной задник до ста процентов и отправили новое оформление в Буэнос, не считаясь с затратами, воздушным, воздушным путем! Браво! Бис! Восторг! Аншлаг! Триумф советского искусства!..

Молчит океан, ни всплеска тяжелой волны, и светит небесный фонарь в капитанские рубки, и шелковый простор не равен подводной судьбе. А там, в глубине, обратный закон, ржавеет дикое железо, и холстяной занавес не в силах развернуться, и морские коньки клюют закрытый контейнер, и на широком брюхе лежит сбитый «Боинг», а южнокорейские знаки запорошило на крыльях, и старая одежда в тесных чемоданах тлеет, не выходя из моды, и мертвые статисты делают обманные движения, и гиблая субмарина сжимает родных моряков. Темирханов Ринат, товарищ контр-адмирал, откликнись, и на одном языке говорят здесь корейцы, японцы и наши, и американский сенатор толкает безмолвную речь, и русские спят адмиралы, и дремлют матросы вокруг, у них прорастают кораллы меж пальцев раскинутых рук…

Уезжая из Нагойи, Ирик Рашидов сказал:

— Воля, у меня седьмого день рождения, в Токио отметим.

— И у тебя?! — восхитился Р. — Это надо же, сколько рождений на одну Японию!.. Но мы приезжаем восьмого…

— Отметим восьмого, — сказал он.

— Хорошо. А как насчет Стржельчика?.. Он тебя полюбил.

— Конечно!..

— Ирик, а что ты думаешь о Театре Хамзы, почему они замолчали? — спросил Р. — Зовут, рассыпаются в комплиментах, а потом — тишина…

— Ты же знаешь наших, — сказал Ирик. — Они, как японцы, стараются не говорить нет. Но там уже все решено.

— По-твоему, они передумали?..

— Не знаю, — сказал Ирик. — Но у них уже все решено. Испорченные люди… Что я тебе смогу дать — это информацию. Приеду в Ташкент, спрошу у Ачила. — Ачил был братом жены и занимал в Ташкенте если не второй, то третий пост. — Я бы хотел, чтобы ты ставил…

— Зря я, наверное, отпрашивался у Товстоногова…

— Почему? У тебя же есть приглашение министра.

— Есть даже договор на инсценировку «Идиота».

— Постарайся сделать быстрей и получи деньги, — сказал Ирик, и мы попрощались до Токио.

В результате беседы с Ириком Р. засомневался в своей узбекской перспективе и решил проверить ленинградскую.

— Георгий Александрович, — сказал он, приотставая от экскурсионной группы, — я назову идеи, может быть, вам что-то покажется…

— Назовите, — согласился он.