Читать книгу "Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс"

Ориентация многих людей даже в наиболее современных экономиках на семью, сообщество, местную жизнь или религию, а в наши дни и на планету Земля в целом, уходит корнями в традиции западных обществ, существовавших до революции модерна. Сегодняшний традиционализм, восходящий к досовременным традициям, выступает противоположностью модернизма — точно так же, как платоническое «бытие» противоположно «становлению» Монтеня, Ницше и Бергсона. Монтень связывает бытие с трансцендентальным и божественным. В том, что некоторые люди предпочитают традиционные сферы деятельности, такие как уход за больными, несмотря на их относительно статичный характер, возможно, отражается любовь к Богу или сообществу, которая превосходит себялюбие, а потому и любое поползновение к человеческому самоосуществлению в том смысле, как его понимали Аристотель, Монтень, Ницше или Бергсон. (Говорить об удовлетворении, получаемом из настолько традиционного занятия, как о «самоосуществлении человека» или «процветании», — значит отрицать закрепившееся значение этих терминов. Если самоосуществление настолько широко, какую деятельность свободного, здорового и дееспособного взрослого человека тогда нельзя было бы назвать путем к нему?)

Вопрос здесь в том, как ролзовская справедливость должна применяться в экономике, в которой люди разной человеческой природы, то есть способные при наличии соответствующих условий жить альтернативной жизнью, сосуществуют с людьми, природа которых изображена гуманитарными дисциплинами, поскольку именно эту «человеческую природу» имели в виду Аристотель и теоретики современности, когда говорили о «хорошей жизни». Конечно, свобода, позволяющая людям поступать по своей собственной человеческой природе, независимо от того, насколько она отклоняется от природы, значимой для гуманитарных дисциплин, является основой ролзовской справедливости. Однако справедливое отношение к людям, занятым совершенно иными проектами, является более спорным вопросом.

К концу своей карьеры Ролз стал специально подчеркивать то, что в скрытом виде уже содержалось в его первой книге: распределительная справедливость в силу самого ее определения применяется только к тем, чей труд создает вклад в доход, порождаемый кооперативным предприятием общества, его экономикой, а не к отшельникам и другим людям, которые находятся вне ее. Ролз, желая избежать недоразумений, прямо указал: те, кто «весь день занимается серфингом», не относятся к его категории наименее обеспеченных вкладчиков. «Серферы должны как-то поддерживать самих себя», не получая пособия на серфинг[233].

Домашняя работа — управление домохозяйством или воспитание детей — крайне важна для того общества, которое мы знаем. (В недавнем исследовании ОЭСР сообщается, что время, затрачиваемое австралийскими мужчинами на приготовление пищи, уборку и уход за детьми, выросло до з часов в день, но среди женщин эта величина все еще намного больше.) И мы хорошо понимаем, что для некоторых это, по меткому выражению Сильвии Анн Хьюлетт, означает «меньшую жизнь»[234]. Однако на эту работу также не приходится доли в ролзовском перераспределении дохода. Перераспределение в теории Ролза совершается на основе экономического излишка, создаваемого вкладами оплачиваемого труда, который как раз и является получателем итоговых перераспределений. Например, матери не могут претендовать на этот излишек, поскольку они не участвовали в его производстве; то, что они производят, они производят по любви. (Интуиция подсказывает нам, что внутри дома должно происходить перераспределение неденежных благ, хотя это может принимать сложные формы.)

По этой логике получается, что те, кто из чувства преданности или призвания находит себе занятие в волонтерском секторе, где нет денежных поступлений, из которых можно было бы оплачивать их труд, то есть работу в качестве волонтеров в некоммерческих природоохранных организациях, сиделок, ухаживающих за неимущими, священников, проповедующих пастве исключительно за кров и еду, и т. д., — все эти люди точно так же не имели бы права претендовать на получение ролзовской субсидии, поскольку в их случае не создается дохода, который можно было бы перераспределять, и для них не остается ничего из «общественного излишка» после того, как он весь уходит к наименее оплачиваемым из производящих работников. Если этот сектор получает денежные поступления из расчета на работника, из которых ему оплачивается заработная плата, например на уровне минимальной заработной платы, это все равно никак не отменяет того факта, что у таких работников нет права претендовать на общественный излишек, произведенный теми, кто стремится к хорошей жизни в экономике. Это может показаться нелогичным. Разве гражданин, размышляющий в изначальной позиции и признающий, что именно он может быть одним из этих людей с иной природой, преданных другой жизни, не решит, что по справедливости следовало бы выплачивать ролзовскую субсидию тем, у кого причиной низкой заработной платы является призвание, подобно тому, как она выплачивается тем, у кого соответствующей причиной является производительность? Однако ролзовская субсидия выплачивается на основе подсчета баланса, а не потребностей или заслуг. Чтобы претендовать на получение выигрыша, нужно играть в определенную игру. Но не в какую-то другую игру.

Есть также проблема в превышении государством своих полномочий в сфере распределительной справедливости и эффективности. Что допускала бы ролзовская справедливость? В предыдущем параграфе мы отметили, что государство может заниматься исправлением нарушений в экономике, которые тормозят ее динамизм, а также устранением причин неэффективности. Подобные действия не являются несправедливыми с точки зрения Ролза, если полученная от них выгода используется для компенсации работникам с низкой заработной платой. Но теперь мы признаем то, что некоторые члены общества трудоспособного возраста стремятся жить совершенно иной жизнью. Гражданин в изначальной позиции мог бы подумать, что в его интересах умерить государственную поддержку динамизма, служащую хорошей жизни, и перенаправить ее на службу другим типам жизни, поскольку он должен предполагать, что и он может оказаться одним из тех, кто будет жить в другом ритме. Но ему стоит подумать еще раз: государственные программы и агентства, служащие динамизму, хотя они полезны в том числе и работающим беднякам, оплачиваются на средства работающих бедняков. Неизвестный риск, связанный с увлеченностью другой жизнью, не является убедительным оправданием для перенаправления части вознаграждения наименее обеспеченных людей в экономике тем, кто выходит из экономики ради другой жизни, как если бы они были ущемленными участниками коллективного проекта. Но они не являются ущемленными, он просто другие, и они не участвуют в совместном производстве общественного прибавочного продукта, который можно перераспределять.